Как быть съеденной. Мария Адельманн

Подумала о мебели, о женщинах, запертых в особняке и взывающих к череде любовниц, которые проходили мимо – и в конечном итоге пополняли ряды тех, кто влип в эту паутину до них. Потом – о толпе репортеров, роящихся у ворот особняка, о копах и детективах, обыскивающих дом, задающих вопросы друг другу – но никогда им. Как это бесит: когда вокруг полным-полно людей, но тебя никто не слышит…

* * *

      Раздается протяжный хрустящий звук, и все оборачиваются. Оказывается, Руби шумно вытягивает внутреннюю вставку из пачки с печеньем, открывая рядок свежих кругляшков с шоколадной крошкой.

      – Что такое?

      – Ты хочешь что-нибудь сказать? – интересуется Уилл.

      – Ничего, – отвечает она, берет три печенья и босиком возвращается на свое место.

      – Эта история становится более… давай используем твой термин, Руби… оригинальной, не так ли?

      – Конечно, – соглашается Руби.

      – Это тебя расстраивает?

      – Наводящий вопрос. В любом случае у меня есть более важные вещи, о которых я могу беспокоиться. Например, глобальное потепление. Или цены на аренду.

      – Ты уклоняешься от ответа, – укоряет Уилл.

      – Мы торчим тут уже несколько часов. Я хочу есть. – Она держит печенье, словно флеш-карточку с важной информацией. – Как там сказал Фрейд? Иногда печенье – это просто печенье?

      Она снова обращает взгляд на Бернис. Та обводит взглядом группу.

      – Можно спросить… – Она колеблется. – Вы мне верите? Я не могу винить вас, если не верите. Я бы сама себе не поверила еще пять месяцев назад.

      – Я не стала бы тратить время зря, пытаясь вычислить, кто тебе верит, а кто нет, – с ноткой сочувствия отвечает Гретель.

      – Я тебе верю! – заявляет Эшли.

      – А во что бы ты сама не поверила? – интересуется Руби.

      – Значит, ты ей не веришь? – спрашивает Уилл.

      – Я не мерило истины, – отвечает Руби.

      – А как насчет тебя, Рэйна? Ты веришь Бернис?

      Рэйна серьезно оценивает вопрос.

      – В моей жизни было время, когда я верила… не знаю. Я верила в то, во что верят все. В законы физики, допустим. В те времена я не поверила бы ничему из этого. – Она поворачивает голову к слепым окнам подвала; ее профиль смотрится совсем как на обложке «Вог». – Но после трагедии что-то изменилось. Как будто ты всю жизнь шла, просто переставляя ноги одну за другой и зная, что под твоей стопой всегда окажется твердая земля, а потом неожиданно… ее не оказывается. Почва уходит из-под ног. Невероятное случается, и ты просто… падаешь.

      – Что ты хочешь сказать? – спрашивает Бернис. – Что трагедии доказывают, будто худшее – самое худшее – действительно может случиться?

      – Я хочу сказать, что если ты не веришь, будто мир всегда будет вести себя так, как ты полагаешь – если невозможное становится возможным, – то ты можешь поверить во многое.

      – И это делает тебя более сочувственной и понимающей? – скептически уточняет Бернис.

      Рэйна кивает, и ее непокорный локон снова выбивается из-за уха.

      Бернис