Как быть съеденной. Мария Адельманн

ты имеешь в виду?

      – Призраки? – шепчет Эшли.

      Бернис трет затылок, потом касается мягкой, теплой точки под ухом, возле угла челюсти. Слегка приоткрывает рот, чувствуя, как движется ее челюстной сустав. Все части ее тела по-прежнему на месте, по-прежнему работают слаженно, по-прежнему составляют живое человеческое тело.

      – Они говорят со мной, – поясняет она. – Они в его мебели. Они в его вещах.

      Взгляд Уилла проясняется.

      – Мертвые женщины говорят с тобой? – спрашивает он. – Как?

      – Не знаю. Словами – в некотором роде. Чем-то средним между словами и мыслями. Они у меня дома. Они не дают мне спать.

      – С этого и надо было начинать, правда, – ворчит Руби.

      – О чем они говорят? – спрашивает Уилл.

      – О, о многом, – отвечает Бернис. – Или, точнее, ни о чем.

      – Расскажи нам, – просит Уилл.

      – Вы думаете, что я сумасшедшая.

      – Лично я не вправе называть кого-то сумасшедшим, – возражает Гретель. Рэйна кивает в знак согласия.

      – Выкладывай, – говорит Эшли.

* * *

      Несколько дней спустя я, ощущая себя усталой и невыспавшейся, проснулась в своей старой комнате в доме матери. Моя голова лежала в изножье кровати, под таким углом, чтобы ее обвевал сырой ветер с моря. Мгновение покоя – а потом я услышала стрекот вертолета, висящего в небе, и звук работающих на холостом ходу двигателей – стадо съемочных фургонов выстроилось вдоль всей улицы. Я открыла глаза, и в поле моего зрения оказался угол особняка: синий на синем, нереальный, словно коллаж.

      «Серийный убийца», – вещали в новостях, и в моих снах бывшие женщины Эштона представлялись легионом неупокоенных мертвецов. Они выползали из-под половиц и кроватей в особняке, их ледяная кожа была синеватой, глаза темными, словно синяки, черты их лиц расплывались. Они шли ко мне одинаковой шаркающей походкой, из гноящихся черных ран выпадали опарыши. В этих снах на моей собственной руке (живой, цвета здоровой плоти) темнело багровое пятно в форме ключа.

      Эти женщины преследовали меня по ночам, а особняк преследовал меня днем. Он следовал за мной от окна к окну – спальня, ванная, комната. Почему все важные комнаты в нашем доме выходили окнами на эту сторону? Гнев сжимал мое сердце, словно кулак. Я больше не понимала притягательности этого особняка, как не могла и понять ту идиотку – меня, – которую этот дом привлек.

      Особняк был нелепым, чрезмерным и назойливым по сути своей – чудовищная синяя насмешка. Яркие статуи псов, охраняющие подъездную дорожку, являли собой дикую смесь угрозы и детскости, словно садистски искаженные персонажи «Улицы Сезам»[8]; их губы были растянуты, обнажая блестящие десны и яркие зубы, острые, словно кинжалы. Эштон сам был безвкусной шуткой или искаженной куклой-марионеткой – вроде тех, которые оживают в фильмах ужасов, читают всем лекции, а потом убивают.

      Я сказала полиции, что, если они ищут тела, им следует проверить мебель.

      – Вы видели туалетный столик с костяной инкрустацией?

      – У нас есть улики, – произнес детектив, прилагая огромные

8

«Улица Сезам» – одна из самых популярных в мире детских передач, впервые вышедшая на экраны в 1969 г.