Остров забвения. Сьюзен Хилл

был в распоряжении других жильцов. Он мог вернуться туда буквально через пару месяцев, если бы захотел. Семья была на месте. Ничего не изменилось, не считая естественного хода событий, – жизнь продолжалась, люди росли, старели, женились, умирали. Новые дома строили, а старые сносили. Прокладывали новые дороги, меняли привычные маршруты. Не более того. И не менее.

      Он не мог вернуться. Может быть, через год или два, но точно не сейчас (от этих воспоминаний он отмахивался в редких случаях, когда те грозили всплыть на поверхность), не когда его чуть не обвинили в изнасиловании. Чуть не обвинили. Потому что, естественно, он не насиловал Шелли, она сама на него вешалась, а он проявил слабость и глупость в те несколько секунд помутнения. Вот и все. Остальное – просто высосанные из пальца обвинения и обычная мстительность. Он знал это. И другие тоже знали. Тем не менее на нем все равно осталось черное клеймо насильника. Таким он был в глазах всех, кто его знал, – а у людей долгая память. Обманчивая, но долгая.

      Он понятия не имел, живут ли до сих пор Шелли с мужем в Лаффертоне. А теперь задумался, не стоит ли разузнать. Если они переехали, он мог бы навещать дом время от времени, хотя сомневался, что когда-нибудь захочет снова жить в Лаффертоне.

      Он проверил Дельфин, прежде чем пойти в постель. Она спала, ее лицо опухло и покраснело, дыхание было затруднено из-за спекшейся в носу крови. Рука с порезом лежала на одеяле, и кровь до сих пор немного просачивалась сквозь бинты. Он нежно дотронулся до ее руки и почувствовал желание защитить ее и позаботиться о ней, как о поранившемся ребенке. Она немного поворочалась, но не проснулась.

      Он полежал недолго с открытыми глазами; его смутили чувства, проснувшиеся из-за аварии, особенно после того, как он только что посмотрел на Дельфин. Это было чувство огромной нежности и…

      И он не знал – чего. Он знал только, что чувство это незнакомое, новое и тревожное.

      Семь

      Вуки зарычал – низким утробным рыком, который как будто шел из живота, а не из пасти, – но не пошевелился и не открыл глаза.

      Через тридцать секунд машина Кирона свернула к дому. Вуки снова зарычал.

      – Глупая собака. – Кэт с ногами залезла на диван. Она дочитывала «Попугая Флобера» – роман, который они выбрали для обсуждения в книжном клубе на следующей неделе.

      – Приехал бы ты на пять минут позже, все мое внимание было бы полностью в твоем распоряжении, но теперь придется подождать, потому что я на предпоследней странице.

      Он подошел к ней и поцеловал в лоб.

      – Я ничего не говорю. Выпьешь?

      Она кивнула, переворачивая страницу.

      Вуки не прекращал рычать. Кирон принес два бокала вина, поставил их на низкий столик и присел рядом с Кэт. Терьер поднялся и перебрался в дальний конец дивана, по-прежнему ворча.

      – Когда ты уже ко мне привыкнешь и перестанешь рычать, Вукс?

      Кэт читала еще ровно минуту, а потом закрыла книгу.

      – Просто не обращай на него внимания.

      – Я живу здесь целых четыре месяца, а он продолжает реагировать на меня, как на грабителя.

      – Грабителя,