Остров забвения. Сьюзен Хилл

Он сказал, что полиция даже не искала других подозреваемых. Предполагалось, что Кимберли убили, и, вероятно, это сделал Ли Рассон. Но поскольку не было найдено ни тела Кимберли, ни вообще каких-либо ее следов, Рассона…

      – Который только и делал, что врал.

      – Который отрицал, что имеет к этому хоть какое-то отношение – точнее, что он вообще бывал в Лаффертоне, не говоря уже конкретно об этих числах, – не привлекли к ответственности.

      – Я не верю, что они на него как следует надавили. Если человек виновен, на него можно надавить – его можно заставить признаться, рано или поздно.

      «Это не всегда так», – подумал констебль. Но не было смысла объяснять это миссис Стилл, которая была уверена, что Рассон виновен и что кому-нибудь когда-нибудь обязательно удастся его расколоть.

      Шесть

      В саду было слишком жарко даже в тени деревьев, но, когда он свернул на дорожку, уличный градусник показывал всего 26 градусов. Днем, в два часа, было 30. Если повезет, когда он доберется до кафе, станет еще прохладнее. На западе клубились облака, а это могло значить, что позже пройдет гроза и погода на время поменяется.

      Он захватит свой экземпляр «Таймс», как обычно выпьет кружечку холодного пива, а за ней и вторую, а потом решит, съесть ли ему блюдо дня или пойти домой и дождаться Дельфин, чтобы разделить с ней поздний ужин на террасе.

      Когда он пришел, она бросила в его сторону быструю улыбку, но в заведении было полно народу, и она без конца носила туда-сюда подносы с едой и напитками, обмениваясь приветствиями и короткими репликами с гостями за столами с обеих сторон. У нее сейчас не будет на него времени. В дальнем конце было свободное место, прямо у края террасы. Он кивнул паре человек и пожал руку мужчине, после чего погрузился в чтение газеты. Ему нравилось быть приятным. Дружелюбным. Ему нравились местные жители – французы, нравились пожилые мужчины, которые каждый вечер играли в петанк под конским каштаном, а в четверг и пятницу днем – в домино за старинными каменными столами. Его французский был относительно неплох. В молодости он провел в этой стране год и с тех пор почти ежегодно приезжал сюда отдыхать. А в итоге он переехал сюда и снял маленький загородный дом из темного камня. Он поддерживал соседские отношения со всеми жителями деревушки – и все они были французами. Они иногда помогали, если ему оказывалось что-то нужно, а он выручал их в ответ – как правило, медицинским советом. Они довольно быстро сообразили, кто он по профессии.

      Общества экспатов он избегал. Ему не нравились их закрытость и упорное желание говорить по-английски даже громче, чем на родине, их преувеличенная фамильярность с хозяевами кафе и магазинов, их выкрики: «Повтори-ка еще раз, Дельфин, s’il vous plait!»

      Они пытались включить его в свое сообщество, когда он приходил сюда первые несколько недель, предлагали ему присесть за свой огромный стол во время послеполуденного кофе. Он всегда улыбался, но потом усаживался в одиночестве. Они перестали звать его, только иногда посматривали