Тульские метки. Анатолий Никифорович Санжаровский

диком бреге Ир… Ир… Ир…ты… ша-а!..

      Ермак беззлобно посмеивался и грозил добродушным кулаком:

      – Не напрягай, мозгач, меня. Лучше изобрази сквозняк! Прочь с моих глаз. Да живей! Не то… Врубинштейн?

      Год-два молодые готовились к испытанию.

      Удивительно!

      Мама квалифицированно спрашивала о невесте такое, что Ермак, сама невеста, её марксы[13] немо открывали рты, но ничего вразумительного не могли сказать.

      Мама спокойно ставила добропорядочность невесты под сомнение. Брак отклонялся.

      Паника молодых не трогала родительницу.

      – Для тебя же, светунец, стараюсь! – журила она при этом Ермолая. – Как бы не привёл в дом какую пустопрыжку!

      Раскладывая по полочкам экзекуторские экзамены, Ермолай в отчаянии сокрушался, что так рано умер отец. Живи отец, сейчас бы в свадебных экзаменаторах была бы и наша – мужская! – рука, и Ермолай давно бы лелеял своих аукающих и уакающих костогрызиков.

      Столь крутые подступы к раю супружества заставили меня и Николая выработать осторожную тактику. Объясняясь девушкам в любви, мы никогда не сулили золотого Гиндукуша – жениться.

      По семейному уставу, первым должен собирать свадьбу старшук. Ермолайчик. А у него пока пшик.

      Мы посмеивались над Ермолаем.

      Порой к нашему смеху примешивался и его горький басок.

      С годами он перестал смеяться.

      Реже хохотал Николайчик. Я не вешал носа.

      С Ермолая ссыпался волос. Наверное, от дум о своём угле. Потвердевшим голосом он сказал, что без лаборантки Лолы[14] не хочет жить.

      – Давай! Давай, Ермошечка-гармошечка-баян! Знай не сдавайся! А то скоро уже поздно будет махать тапками! – в авральном ключе духоподъёмненько поддержал Николя́.

      А мама сухо спросила:

      – Это та, что один глаз тудою, а другой – сюдою? На вид она ничего. Ладная. А глаз негожий. Глаз негожий – дело большое.

      – Ма!.. В конце концов, не соломой же она его затыкает!

      – Сынок! Дитя родное! Не упорствуй. Ты готов привести в дом Бог знает кого! На, убоже, что нам негоже! Тогда не отвертишься. Знала кобыла, зачем оглобли била? Бачили очи, шо купувалы? (Мама знала фольклор.) Да за ней же лет через пяток присмотр, как за ребёнком, воспонадобится. Ну глаза же!

      – Ма!.. Мне уже тридцать три!

      – Люди в сорок приводят семнадцатилетних!

      Теперь все трое не смеёмся.

      На стороне Ермолая я и Николай.

      Мы идейно воздействуем на слишком разборчивую в невестах маму.

      Ермолай бежит дальше. Устраивает аудиенции Лолика и мамы. Как очковтиратель профессионал раздувает авторитет избранницы. Убеждает, что золотосердечная Лолушка-золушка не осрамит нашу благородную фамилию.

      Лёд тронулся, господа!

      Мама негласно сдаёт позиции.

      Возможна первая свадьба.

      Лиха беда начало.

      3 января

      Молодые

      Станция Нижнедевицк.

      Поезд ещё толком не остановился, а народ бешено сыплется с подножек и вприбег

13

Марксы – родители.

14

Лола (лат.) – сорная трава.