Тульские метки. Анатолий Никифорович Санжаровский

Проснулись в два. Не пошла, раз из лаборатории никто не прибегал звать.

      Мама, мать Лиды и тётка хлопочут у плиты.

      Я в прислужках. Помогаю им.

      Какая тут учёба!

      Неудобно сидеть со своими учебниками. За свадебными хлопотами я тут совсем не готовился к экзаменам. Надеюсь, подготовлюсь в сессию. Вызывали нас к четвёртому. Десятого экзамен по русской журналистике.

      Сваха Таня вертит ручку мясорубки. Распарилась.

      – Я отвечаю за котлеты… Говорят, Митя похудел. Конечно, похудеешь. Он же расстраивается!.. Надо в мясо побольше булок. А то накинутся быстро на котлеты, если будут только из мяса.

      Гриши прибивает у молодых карнизы над окнами.

      – Приглашали соседа Михаила Давыдова на вечер. Он кротко так отказался:

      – Не могу пойти. Пьяный в дупло я плохой. А я так уважаю Дмитрия… Я не могу омрачить его счастье.

      9 января

      Жених перед свадьбой: Чувствую себя как швед, приближающийся к Полтаве

      Вечереет. Жених бреется.

      Лидина мать весь день помогала нашей маме. Спрашивает Дмитрия:

      – При́дешь с Лидой за нами, Митя?

      – Это обязательно?

      – Даже. Без присоглашения молодых мы с дедом Тихоном не придём.

      – Ладно. Приду.

      Побрившись, Дмитрий садится за стол и начинает жадно уплетать холодец. Я присмехнулся:

      – Тебе надо в такой ситуации волноваться, переживать… А ты навалился харчеваться. Такое впечатление, что на свадьбе тебе не дадут есть. И вообще просто не станут кормить. Вот ты пока холостунчик и стараешься сейчас насандалиться на весь остаток жизни?

      – Да, Толик, – хохотнул он, – время тревожное. Всего можно ожидать…

      – Как ты, жених, чувствуешь себя за два часа до свадьбы?

      – Как швед, приближающийся к Полтаве.

      К концу вечорки Митю раскиселило и он припал на мамину койку, горячечно шепча:

      – Клянусь! Ты у меня единственная! Первая и последняя по гроб моих дней!..

      Хмыкнув, Лидка, закормленная с осени пулярка,[24] зверовато косясь, стала прикладывать ему ко лбу и к скверику[25] мокрые тряпки и ворчливо отчитывала:

      – Харе амурничать со своей первой группой крови. Угомонись!

      10 января

      В пять тридцать утра я отправился к воронежскому автобусу.

      Провожала меня мама.

      Мы простились у угла мелкорослого штакетника, охлестнувшего палисадничек с вишнями и сливами у наших окон.

      Отошёл шагов на пять, оглянулся. Мама стояла со вскинутой в прощанье рукой и плакала. Я вернулся, обнял её за плечи. Она улыбнулась и перестала плакать…

      – Я ухожу, чтобы вернуться… Летом… По теплу…

      И, больше ничего не говоря, медленно пошёл.

      Стылый ветер сильно валил навстречу, будто хотел вернуть меня к Маме.

      В Воронеже писатель Николай Курасов рассказал свой сюжетец:

      – В молодости я был директором школы в одной кубанской станице. Как-то на слезах[26] влетает ко мне в кабинет молодая новенькая учительница.

      – Что,

24

Пулярка – жирная курица.

25

Сквер – лысина.

26

«Слеза – капля в житейском море».