Репрессированный ещё до зачатия. Анатолий Никифорович Санжаровский

Включайте голову. Думайте!

      Николай скребёт затылок.

      Ребята в курилке подыгрывают:

      – Многоборку твою аннексировал клизмоид напрокатки, а срока так и не указал. Уже три месяца… Ебилей!

      – Пора б и честь знать… Да… «Что у женщины на уме – мужчине не по зубам»!

      – Но ты особо не унывай. Семеро мужиков из десяти несчастливы в браке. А остальные трое – холостяки.

      – Только это и бодрит меня…

      У Николая последняя услада – Серёжка трёхлетний.

      Пока Ольга на работе, Николай тайком прибегал к нему в сад с конфетами, играл, гулял, и оба со слезами расходились.

      Ольга выкинула последнее коленце.

      В «книге движения детей по детскому саду № 1» появилось её заявление:

      «Прошу не отдавать моего ребёнка Колючкину Н. П., т. к. мы с ним не живём. Прошу не отказать мою просьбу».

      Всё это во имя прораба!

      Не слишком ли много приношений одному чубрику? Кто он?

      Клещ в последнем приступе молодости.

      О перипетиях судьбы судит, как о гвоздях:

      – Все мы искатели. Ищем Счастье. Ищем повсюду. Дома. На работе. На улице. Я нашёл на работе. Я устроил свою жизнь.

      Он оставил жену, с которой разделил десять лет и этаким фертом ринулся на сближение с Ольгой.

      В нём Ольга ценит две давно лелеянные штучки: должность и оклад.

      Чем-то эти артисты напоминают тоскливый треугольник. Колючкин мучается чёрной изменой жены, готов в любую минуту заманить в родные пенаты и бойко разлучить с вероломным любовником. Но у Ольги, «старой волчицы» с ведьминым весом (меньше сорока килограммов), губа не дурка. Она знает цену обоих воздыхателей. А потому без колебаний тяготеет к Горлашкину.

      Как всё это старо.

      Эстафету неверных жён Ольга зло и величаво понесла дальше. И просто уходить со сцены она не желает.

      – Да я затюкаю его на судах! На каком-нибудь десятом или двадцатом судебном процессе этот сундук с клопами[56] откинет кривые сандалики! А сколько я попорчу ему кровушки по прочим каналам и канальчикам! – с маниакальной жестокостью рисовала она далеко не прекрасное будущее своего бывшего милого.

      От такой перспективы стало жутко, и я замолвил словечко за Николая:

      – Опыта не занимать… По глазам видно.

      Каким благородным гневом вспыхнул Горлашкин:

      – Да честнее Ольги нет женщины на свете! В её глазах ты ничего дурного не можешь увидеть. В них только нежность и верность.

      Я оставил за собой право возразить. Со стороны виднее.

      И многое.

      Пусть не разбазаривает восторги Горлашкин.

      У Ольги он не первый. А третий.

      Может, последний?

      Судя по её жестокому влечению к «разнообразию мужчин», вопрос широко открыт.

      С последним звонком удалось раскусить Николая.

      Рыльце и у него в пушку.

      Редакцию он пронял трактатом о небесной любви к Серёжке. Как щедро природа наградила его любовью к собственным отпрыскам!

      Эффект был бы солиднее, не оставь Николай в тени Мишку.

      Он плюшевый? С ним Серёжка

56

Сундук с клопами – глупый, недалёкий человек.