Репрессированный ещё до зачатия. Анатолий Никифорович Санжаровский

телятница Надя Борзикова была категорична:

      – Я про ребят. Плохого они поведения у нас. В один придых матерятся всеми ругательствами от Петра Первого до полёта Терешковой в космос. Водкой от них тянет – на Луне слышно! Есть нахалы – женятся по три-четыре раза и портят жизнь стольким и больше девушкам. При помощи юмора таких надо что? Лин-че-вать!

      Женская половина зала вызывающе поддержала:

      – Пр-равильна!

      Агитатор Зоя Филькина философствовала:

      – Не надо слушать музыку. Надо знать биографию композитора. Послушайте Бетховена. Музыка тяжёлая. Давит. Такой у него была жизнь. А музыка Россини лёгкая, радостная. Как его жизнь. Моя просьба: печатайте биографии композиторов для сельских любителей музыки…

      Советчики сидели в первых двух рядах и друг за другом поочередно стреляли в приезжих наставлениями.

      У гостей туманились взоры. Они вежливо выслушивали каждого говоруна. Даже хлопали.

      Столичное воспитание сказывалось.

      Спецкор редакторской корзинки

      Удивительно, что труднее всего вызвать эхо в наиболее пустых головах.

Станислав Ежи Лец

      Редактор Виктор Кожемяко, который брал меня в «Рязанский комсомолец», уехал на Дальний Восток корреспондентом «Правды».

      И главным у нас стал бывший ответственный секретарь Константин Васильев по прозвищу Костюня Рябой.

      Этот бритый шилом[34] Костюнька никогда не обмирал от любви ко мне.

      А тут, впрыгнувши в генеральное креслишко, вовсю чёрно возлюбил меня.

      Что я ни напиши, Рябой всё тут же брезгливо метал в корзину.

      А если что и пропустит, так так искромсает, что тошен становится белый свет.

      И вот однажды, прибежав из обкома ВЛКСМ,[35] даёт он мне горячее очередное задание.

      Я исправно делаю своё дело.

      Еду в командировку.

      Пишу очерк «Стоит общественный огород городить!»

      Сдаю.

      Рябой тоже делает своё дело.

      Читает. По диагонали.

      Бракует с жестоким наслаждением, комкая рукопись.

      Торжественно-брезгливо швыряет в корзинку. Стояла у него под столом.

      – Постеснялся бы показывать главному редактору свой чержоп![36] – выпевает, морщась. – Ну да лажа же в полный рост! Неужели не усекаешь?

      Я молча достал свой бедный «Огородик…» из корзинки, на коленке расправляю сжамканные страницы:

      – Не кажется ли вам, что вы решили сделать меня спецкором вашей персональной корзинки?

      – Тебе со стороны видней… Да такому тоскливому скрижапелю[37] место только в корзинке!

      – А ведь материалец стоящий…

      – Хватит тут ботву гнать.[38] Пока ещё ни один мазила писака не наезжал на свою бодягу.

      – Тогда пускай выскажутся люди со стороны…

      Я бегу к себе в кабинет и звоню в отдел сельской молодёжи «Комсомольской

34

Бритый шилом – лицо с оспинами.

35

ВЛКСМ – Возьми Лопату и Копай Себе Могилу.

36

Чержоп – безответственно, некачественно выполненная работа.

37

Скрижапель – сорт кислых яблок.

38

Гнать ботву – говорить вздор.