Луна и шестипенсовик. Уильям Сомерсет Моэм

а?

      – О, я просто не знаю, – ответил я.

      – Ну, смелее, выпаливайте сразу, а затем мы проведем веселый вечерок.

      Я помолчал нерешительно.

      – Вам не приходило в голову, что ваша жена страшно несчастна?

      – Она переживет это.

      Не могу описать того необычайного равнодушия, с которым он ответил мне. Это сбило меня с толку, но я постарался не показать этого. Я заговорил с ним тоном, какой пускал в ход мой дядя Генри, священник, когда он просил кого-либо из своих родных подписаться на благотворительное дело.

      – Вы не рассердитесь, если я буду говорить с вами откровенно?

      Он покачал головой, улыбаясь.

      – Заслужила ли ваша жена то, что вы позволили себе сделать с ней?

      – Нет.

      – Есть у вас какие-нибудь обвинения против нее?

      – Никаких.

      – В таком случае разве не чудовищно бросить ее подобным образом после семнадцати лет совместной жизни, без всякой вины с ее стороны?

      – Чудовищно.

      Я посмотрел на него с удивлением. Его искреннее поддакивание вырывало у меня почву из-под ног. Мое положение становилось затруднительным, если не просто смешным. Я приготовился убеждать, умилять, поучать, увещевать, укорять, упрекать, если нужно – порицать, негодовать и быть язвительным. Но какого черта может сделать проповедник с грешником, если тот покорно признается в своем грехе? У меня не было наблюдений над другими, а моя личная практика сводилась всегда к упорному отрицанию всего, в чем меня обвиняли.

      – Что же дальше? – спросил Стриклэнд.

      Я попробовал значительно поджать губы.

      – Если вы признаете это, то больше нечего говорить.

      – Думаю, что нечего.

      Я чувствовал что выполняю возложенное на меня поручение не с очень большим искусством. Я стал раздражаться.

      – Черт возьми, не оставляют же женщину без единого пенни.

      – А почему нет?

      – Чем она будет жить?

      – Семнадцать лет я работал для нее. Почему бы ей не поработать самой для себя ради разнообразия?

      – Она не может.

      – Пусть попробует.

      Конечно, на это я мог бы возразить многое. Я мог напомнить об экономическом положении женщины, об обязательствах, подразумеваемых и торжественно произнесенных публично, которые мужчина берет на себя, вступая в брак, и многое другое. Но я чувствовал, что важно только одно.

      – Вы больше не интересуетесь ею?

      – Ни капельки, – ответил он.

      Обстоятельства складывались в высшей степени серьезно для обеих сторон, но в его ответах было столько веселого бесстыдства, что я кусал губы, стараясь не расхохотаться. Я твердил себе, что его поведение чудовищно, я принуждал себя возмущаться его безнравственностью.

      – Черт побери, но ведь остаются ваши дети, о которых нужно подумать! Они вам не сделали ничего дурного. Они не просили вас производить их на свет. Если вы будете так смеяться над всем, то они окажутся на улице.

      – Они многие годы прожили в довольстве и получили гораздо больше, чем большинство