Закаленные бурей 1. Александр Леонидович Кириллов

у Мамина. От латыни меня клонит в сон, я периодически выпадаю из реальности под монотонное бубнение преподавателя и ещё более нудное, потому что заикающееся от усердия, бубнение отвечающих домашнее задание учеников.

      – Семёнов!

      – Я!

      – Не спать, фразу «in dormis erit somnus per vitam» кто переведёт? Поставлю пять. Семёнов, что означает сие?

      – Да мне в душе не тарахтело, что оно означает.

      – Семёнов, извольте отвечать, иначе я поставлю вам кол, и субботу вы проведёте в карцере.

      – Спящий проспит жизнь. Вы мне угрожаете, господин учитель, а это запрещено правилами учебных заведений. Dura lex, sed lex – суров закон, но закон.

      – Summum ius – summa iniuria – высшее право – высшая несправедливость. А на уроке я высшая инстанция и право моё высшее. Ясно тебе, Семёнов? Так что будешь делать то, что я скажу. А виноват ты, и у меня есть свидетель – целый класс.

      – Testis unus – testis nullus, что означает один свидетель – не свидетель, господин учитель, а класс это существительное в единственном лице.

      – Вижу, что язык ты учишь, ставлю тебе пять.

      – Пытаюсь, господин учитель.

      Препод переключается на других, садясь на стул. Класс замирает.

      – Лежибоков, бок не отлежал ещё?

      – Никак нет, господин учитель.

      – Тогда с Ленивцевым – вот же два сапога пара, переведите заданный рассказ в лицах.

      Два гиганта мысли начинают мучить слух учеников и учителя своими перлами. Учитель не выдерживает, встаёт, а вместе с ним «встаёт» приклеившийся к попе стул. От такой неожиданности учитель спотыкается и с грохотом шлёпается назад на стул, отчего ножка стула ломается и оба громко падают на пол.

      – Какой идиот налил клей на стул?! Я вас, тупицы, спрашиваю!

      Класс ржёт, смеюсь и я, прикрыв лицо рукой, опёртой о парту, хотя понимаю глупость ребят. Зачем злить учителя, который хоть и зануда, но в целом со своими обязанностями справляется. Для меня тоже клей становится сюрпризом.

      – Вон из класса, дегенераты. Семёнов, задержись.

      Я убираю с лица улыбку и подхожу к учителю. Учитель зол, но видна растерянность и обида.

      – Алексей, я понимаю, что в классе есть полные идиоты, но ведь ты совсем другим стал, ответственным. За что вы так, ведь брюки денег стоят, а я их недавно в ателье справил, новые совсем. Что ж мне их теперь, выкидывать, кто ж их отстирает от клея!?

      – Евлампий Ефграфович, честное слово не знал об этой подлянке, иначе не допустил бы порчу личного имущества. Ничего, жена поможет – они все знают.

      – Нет у меня жены-с! Померла от инфлюэнци, а сам я очень далёк от этого. Я весь в латыни, изучаю, так сказать, истоки.

      – Простите ребят, Евлампий Ефграфович, мы сами отстираем, то есть клей растворим, а брюки отстираем.

      – Да, а чем его растворить-то? Я и не подумал, что так можно, не умею-с я. А цвет брюк не уйдёт? А то представьте, как на срамном месте цвет другой будет, как же я тогда ходить-то буду?

      – Сделаем, Ефграфович.

      Я вышел в коридор. Там стоял класс и обсуждал происшествие.

      – Сэм,