Последний молот. Арсений Михайлович Зензин

сойдет им с рук и невинные дети и её прерванная, мучительной смертью жизнь. Эльфийка отчужденно склонила голову, глядя в пляску пламени своего конца. Но как ни странно, скованная продолжала чувствовать присутствие древнего в своём разуме и ощущение этой близости, напрочь огородило её от боли причиняемой, обгладывающем ноги и кончики волос пламенем.

      «Даже моих сил не хватит, чтобы прорезать их жизненные нити, ведь я бесплотен и покинут, влачу жалкое существование наблюдателя неспособного вмешаться напрямую!»

      «Тогда встреть меня там за чертой великий!» – смиренно вопросила она.

      «Не торопись расставаться с жизнью своей, как и миром этим, говоря, что я не в силах отомстить. Разве сказал я, что не смогу помочь выжить, и не просто сохранить твою бесценную жизнь, но и даровать знамя возмездия, что поднимут твои руки. Но у всего есть цена и цена твоего воздаяния, как и жизни, будет непомерна высока. Приняв помощь мою, равно как и силу, что дарует тебе столь желаемую месть, ты пойдёшь по моим стопам и подобно мне станешь отвергнутой для народа своего, ибо нарушишь законы первых извечных. От тебя отвернуться все, даже духи лесов, что шелестом листьев играли колыбельные, когда ты только явилась в этот мир. Готова ли ты принять мой дар жизни и возмездия, в обмен на всё что тебе дорого? Готова ли обменять покой вечных лесов на судьбу этого тварного мира, что содрогнется от твоей поступи?»

      Чад костров аутодафе, словно подпитывая ненавистью и дымом, тёмные грозовые облака, взвился в дали над высокими зубчатыми крепостными стенами Эльбурга, ощетинившимися множеством круглых башен. Один вид, которого словно пикой направляемой умелой рукою кнехта вошел в само сердце Одерека. Ворона бдящего, над чьей головой парил, ловя размахом крыльев потоки ветров многомудрый спутник. Чад этот смолянисто-черными завитками уходящий в небеса, заставил Молота бессильной злобой нахлестнуть коня во весь опор мчащегося к городу.

      "Опоздал!" – скрипом зубов плюнул Ворон бдящий, обмирая душой. – Всё кончено. Но не избежит на радость почивших в жаре костров невинных душ, своего возмездия местный пастырь. – креп решимостью добро сбавленной яростью орденский воин. – У тебя не было права на такой приговор святоша, и никто не осудит меня. Ни капитул, ни матери судительницы коим правом ты легкомысленно пренебрег, размозжу тебя у всех на глазах в назидание прочим фанатикам.

      Мелкий дождь забарабанил о сталь наплечников, ну ровно слезы стекая по обратившемуся в камень, суровому лицу теряясь средь бороды. Всадник почти достиг громады городских ворот, что будто ожигали взором пустующих бойниц надвратной башни, приглашая распахнутым зевом отворённых створок да поднятой решетки сразу за опущенного над рвом моста.

      До того безмолвствующая птица, стелющаяся чуть не над головой молота, неожиданно зашлась диким карканьем. Ворон редко подавал голос, он служил орденским войнам как охранитель, способный предостеречь от беды. На памяти Одерика он так пронзительно каркал только дважды,