Квартира в Париже. Келли Боуэн

лучшим образцами со всей Европы. Все, что вы здесь видите, скоро перевезут.

      – Куда же? – с наигранным любопытством поинтересовалась Эстель, стараясь скрыть охвативший ее ужас.

      – Насколько я понимаю, коллекция официально предназначена для большого Музея фюрера, который будет символизировать высокую культуру рейха. Между нами говоря, я считаю, что к некоторым экземплярам рейхсмаршал питает личный интерес. Тяга к прекрасному – его слабое место.

      – Вы ведь и сами немного увлекаетесь коллекционированием? – подмигнул ей полковник.

      – Верно, – через силу выдавила она.

      – Значит, лучше меня представляете, чего все это стоит.

      Эстель медленно повернулась кругом, пытаясь скрыть кипящие эмоции. Ярость, ненависть, беспомощность, ужас. Ясное дело, никакая это не коллекция, а грабеж и надругательство над историей и культурой. Стоя посреди этой комнаты, она совершенно не представляла, как можно спасти хоть что-то из этих сокровищ. Вспомнила о картинах, спрятанных дома, в тайнике, по просьбе Уайлеров, – слухи о разграблении нацистами личных коллекций распространились повсеместно, но истинных масштабов опустошения и разорения до сих пор не представляла.

      – Полковник Майер.

      Эстель вздрогнула от неожиданности и оглянулась на вернувшегося адъютанта.

      – Рейхсмаршал готов вас принять. Одного. Мадемуазель велено ждать здесь.

      Полковник с тяжелым вздохом направился к дверям и слегка наигранным жестом распахнул их настежь.

      В проеме Эстель мельком разглядела огромную кровать с пологом, будто вывезенную из будуара Марии-Антуанетты, на которой лежал грузный человек в бордовом шелковом халате с поясом и меховой оторочкой.

      Из-под нее торчали ноги в бледно-лиловых брюках.

      Адъютант переключил внимание на Эстель.

      – Рейхсмаршал сейчас не в настроении для… забав, – обратился адъютант к Эстель на безукоризненном французском, хотя и с сильным акцентом. – Он вас не примет, но ему крайне любопытно, что вы ему принесли.

      – Конечно.

      Эстель передала изумруды.

      Адъютант молча взял их и проследовал за Майером в спальню, захлопнув за собой двери.

      Эстель застыла посреди комнаты, но потом заставила себя сдвинуться с места. Она обошла картины, разглядывая некоторые с разных сторон в попытках определить, откуда они взяты или куда отправляются.

      Среди них были образцы фламандской, французской, итальянской и английской живописи, некоторые явно эпохи Ренессанса. Уникальные и бесценные произведения искусства. Составить опись было нечем и не на чем, но, может быть, удастся…

      – Ищете что-то конкретное? – буравя ее пристальным взглядом, осведомился Гессе, вернувшийся с полупрозрачной лимонно-желтой тканью, словно струящейся у него на руке.

      – Ах, что вы, – вздохнула Эстель, – никогда не видела сразу столько прекрасных картин. Здесь… как в большом музее. Обожаю музеи.

      – Еще бы, – с явной неприязнью скривился он. – Держите. Вам велено