Ана, несовременный роман. Алексей Эрр

искорки в глазах погасил. – Я потихоньку начинаю понимать, о чем твой Узор. Но только начинаю. Ты лучше скажи, куда твоя теория тебя привела? Или что дала тебе?

      – Боюсь, никуда особенно не привела и мало чего дала. Только… только я начал лучше понимать, что отличает, ну скажем, Баха, Иоганна, от типичного хомо сапиенс. И только.

      – И что же?

      – Хома приходит в буйный восторг, когда ему удается увидеть одну точку Узора. Он помнит встречу с прекрасным много лет. А Бах – для него точка ничто, он скользит по линиям так легко, будто с детства привык их видеть, как мы видим это окно.

      – А Моцарт?

      – Почему ты спросил?

      – Просто.

      – Это не просто. Почему Моцарт?

      – Ну, я ничего не понимаю в музыке, но мне кажется, что он намного ближе к Абсолюту, или, если хочешь, к Узору, чем все остальные.

      – Ты понимаешь! – Кай чуть наклонил голову. – Понимаешь. Потому что так оно и есть. – Взгляд исподлобья. – Только об этом знают далеко не все. На Моцарте висит такой же ярлык – «Здесь живет великий композитор!» – как на Бетховене, Гайдне и прочих. Даже на Элтона Джона его вешают. Ярлык один для обывателей и, как ни странно, для многих музыкантов, профессионалов. Это чертовски странно, что они не знают. Амадей – единственный, кто не просто видит узор, не просто скользит по его линиям. Он его творит.

      – Хм.

      – Думай как хочешь.

      Бут коротко наклонил голову и повел влево-вправо так, что косточки в позвоночнике хрустнули.

      – То есть не только близок к Богу, но и сам есть Бог? Отчасти?

      – Отчасти, точнее не скажу. Не понимаю, не вижу всей картины. И знаешь, лет пятьсот назад нас за подобные речи сожгли бы на костре.

      – А полвека назад дали бы по десять лет без права переписки.

      – Ну и что? Реабилитировали… бы.

      – Да. Бы. А теперь давай – домой. Думать о небесном полезно, но о земном еще полезнее. Лекарства, витамины, здоровая еда. Сеанс окончен.

      VI

      Ана чувствовала себя дурой – уже больше часа ждала подругу в кафе. Но, против обычного, чувствовать себя дурой было не обидно. Кофе давно остыл, Ана потребляла его мелкими глотками, одной чашки хватило на час. Улыбалась и хмурилась, вспоминала все страшное и не страшное, что так встряхнуло ее застоявшуюся жизнь.

      Подруга позвонила и сказала, что вообще не придет – такие пробки, что в центр не прорваться. Врет, наверное. Но бог с ней. И без нее хорошо.

      – Привет!

      Ана посмотрела на того, кто сказал «привет». Не узнала. Может, просто подбивает клинья? Хорошо, что сейчас это неважно. Мужик классный, даже стильный – дорогие джинсы, замшевая куртка с бахромой. Нечто художественное. Где ты раньше был, милочка?

      – Ты не помнишь, где мы встречались?

      – А мы встречались? – Ана вздернула брови и сразу нахмурилась: «Черт, начинаешь кокетничать, нет чтобы сразу отшить».

      Джинсы с курткой и бахромой присели за Анин столик. К ним добавилось холеное, но не наглое лицо. Правильные черты, карие