Как я стал Богом. Путь к себе. Анатолий Агарков

же не трус? Ты набьёшь морду этому козлу? Разве настоящий мужчина ударит девушку? Ну, скажи.

      Вместо ответа бывший судья положил свою руку девице на плечи и привлёк её к себе, будто беря под защиту.

      – Эй, старпёр, будешь клеиться к Галке – разберу на запчасти, – издали пригрозил Задира, вставляя в ноздрю трубочку.

      – Ну и дурак, – сказал ленивым и добрым голосом тот, кто называл себя Виктором Георгиевичем. – Чего ты её прессуешь? Бабы сами знают, кого им надо. А любви нет и нечего выдумывать. Эй, мужик, ты, правда, что ль трупак? Не хочешь попробовать?

      – Я, братцы, русский, – прихвастнул Суданский. – А значит, пью всё, что горит, и люблю всё, что шевелится.

      – Складно говоришь, – усмехнулся Виктор Георгиевич.

      – Культурный ты, мужик, вежливый, – сказал Задира. – Но хайло я тебе всё равно начищу – отпусти Галку: мне лень вставать.

      – Не отпускай, не отпускай, – девица плотней прижалась к Суданскому. – Ты ему – рраз…! раз! – она махнула в воздухе кулачками – и на лопатки! Только сунься к нам, поганец!

      – Вот дура! Счас же встану, – Задира сделал вид, что отрывает зад от скамейки. – Тебе, мужик, капец. Встречал я одного такого…

      – Небось, рад, что расстались? – осведомился Суданский.

      – Ну-ну…. Как знаешь, – Задира хрустнул крепкими плечами.

      Из темноты Виктору Петровичу передали кефирную бутылку с торчащей из неё трубочкой.

      – Эх-ма! – бывший судья выкинул трубочку, взболтнул бутылку и опрокинул её содержимое себе в глотку.

      Минуту стояла изумлённая тишина.

      – Ты что, падла, делаешь?! – взвизгнул Задира и подскочил к Суданскому.

      Тугие мышцы его, готовые к действию, казалось, поскрипывали от собственной крепости, как портупея у новоиспечённого лейтенанта.

      Суданский удивился:

      – Сами ж предложили.

      Задира криво, недобро усмехнулся, словно кот на синичный писк, отодвинул девицу от Суданского. Тот насторожился. Взгляды их, пронзая темноту, сошлись как клинки, казалось – лёгкий звон пошёл.

      Задира вдруг перешёл на шёпот:

      – Ты зачем весь кайф вылакал?

      – Чего? Чего? – Суданский сжался. – Что я такого сделал? Сами сказали – пробуй, я и выпил. Делайте, что хотите, только я никак вас не пойму.

      – Не трожь его, Андрей, – сказал Виктор Георгиевич. – Он сейчас сам сдохнет. Ты, придурок, бензин выпил.

      – Надо же, – удивился Виктор Петрович. – А я и не почувствовал.

      Задира Андрей с шофёрской виртуозностью щелчком выстрелил сигарету из пачки, грубо запихнул её в рот Суданскому:

      – Закуси, падла…

      Виктор Петрович вдруг ощутил прилив бешенства и удивился.

      Он ударил парня в подбородок, и тот упал. Упал странно, неуклюже, словно разобщившись вдруг в суставах. Вместе с гримасой боли и страха его дегенеративное лицо на короткий миг, как последний божий дар, посетило человеческое выражение.

      – Ты, псих, чё творишь?! – Виктор Георгиевич сорвался с места, но кинулся не в драку, а поднимать оглушённого товарища.

      Суданский