Как я стал Богом. Путь к себе. Анатолий Агарков

– ваш бывший главный врач, – устало сказал Семён Ильич.

      – Ты, приятель – козёл, и мне сказки не рассказывай. Я сам твою,… тьфу!.. его, то есть, могилу видел. Верно, Жорик?

      – Нас не проведёшь, – подтвердил Георгий. – Финита ля комедия, жмурик. Сейчас мы тебя отпрепарируем.

      Дима Пирожков звучно потёр щетинистый подбородок и произнёс многозначительно:

      – Да-а, положеньице.

      Внезапно он хлопнул себя ладонью по лбу и расхохотался:

      – Какой же я осёл! Как сразу не догадался? Отдай ты им этот пузырь.

      Он перелил в пустую бутылку воду из графина и выставил её в коридор:

      – Эй, пискарезы, забирайте своё пойло и отстаньте от человека!

      Затащив Репина в ординаторскую, он захлопнул дверь и стал баррикадировать её.

      – Всё, как всегда – сильный пожирает слабого. Но ты не бойся, Ильич, я тебя не выдам.

      – Ишь, клизматёры, – пыхтел он, двигая тяжёлую мебель. – Казённый спирт выжрали, водку из передачи свистнули. Нет у людей ни стыда, ни совести. Докатилась, Ильич, Росиия-матушка до последней черты. Но ведь есть мы с тобой. Ты же научишь меня, как мёртвым жить? Мы им ещё покажем. Даёшь революцию!

      Дима выдохся, и устало повалился на диван, речь его стала менее пафосной:

      – Эх, Ильич, не видал ты наших перемен, пролежал в могиле – кусок жизни проглотил. Пролетариат, гегемона нашего, с дерьмом сравняли. Спекулянты теперь только живут. В обществе утвердилась какая-то вывернутая наизнанку мораль – всё можно, даже то, что нельзя, но очень хочется. А мы с тобой не таковские! Мы пойдём войной за старые порядки и обычаи. Мы вернём России Советскую власть. Мы…

      Дима окончательно выдохся. Его неудержимо клонило ко сну. Он втянул ноги на диван и улёгся, подложив под голову обе ладошки.

      Репин, слушая его, тянул и рвал с себя галстук, пытался через его петлю расстегнуть ворот рубашки, будто ему не хватало воздуха.

      «Эдак помрёт, чего доброго», – с участием подумал Дима и закрыл глаза.

      Лицо Семёна Ильича, между тем, пошло багровыми пятнами, будто к нему разом прихлынула нездоровая кровь. Губы кривились, гримасничая, но крик, готовый сорваться с них, терялся где-то на подходе.

      Сквозь дрёму Дима заметил эти тщетные усилия, не поленился встать и хлопнуть собутыльника по спине:

      – Что ты лопочешь, Ильич? Подавился что ли? Ну-ка, скажи что-нибудь по-человечески.

      И, чудо! Репин, икнув, заговорил, затараторил, слова посыпались, как горох на пол, разгоняясь и подскакивая:

      – … неужто это не сон? Невозможно поверить. Как такое могло случиться? Куда же партия смотрела?

      Его торчащие во все стороны лохмы подагрически затряслись.

      – Просмотрела твоя партия, – сказал Дима и снова лёг.

      Дверь слегка толкнули с той стороны:

      – Открой, дешёвка! От нас не скроешься.

      – Хрена закуси, – ругнулся Дима с дивана.

      – Тобой тоже скоро черви займутся, – пообещал голос Георгия.

      Угроза подействовала. Дима подскочил с дивана, подпёр баррикаду спиной:

      – Помогай, Ильич.

      – Что