Антоша, вставай. Михаил Михайлович Сердюков

я глубоко дышал и снова провалился в мир фантазий. Катя крутилась вокруг меня и целовала во всех возможных местах. Я представил, как ее бархатная грудь трется об мою. Стало влажно, настолько, что я забился в судорогах, спустил напряжение и выключил воду.

      Лезть в наполненную ванну я не желал. Вместо этого закрыл крышку унитаза и плюхнулся на него, как на царский трон. Впервые за день я смог посидеть. Хотелось привести мысли в порядок, собрать их в кучу. Не видя просвета в своем дрянном существовании, я не желал оставаться здесь, в этом сером мире. Если бы только мне можно было остаться во сне, на своем идеальном острове, где я хоть что-то из себя представляю, что-то имею и кому-то нужен, кроме старой матери. Где я хорошо выгляжу, уверен в себе и бесстрашен. Но такое было невозможно.

      Этот мир – та еще дыра, и, кажется, я на самом ее дне. Я сидел на толчке – огромный, беззащитный слюнтяй. Меня бесил собственный гнусавый голос, жирное тело и все вокруг. Никто не относился ко мне хоть с малейшим интересом. У меня никогда не было друзей и приятелей. Ни на одной работе я не задерживался больше двух месяцев и, кажется, поработал всем, кем только можно: от помощника плотника до продавца мороженого. Везде за меня договаривалась Старая Карга, а потом попрекала, что я неблагодарный сын. Ей было наплевать, что я живой человек и что-то чувствую, а чувствовал я только лишь агонию.

      "Агония – огонь и я сливаемся в одно.

      Фальшивая гармония все делает назло.

      Жестокая ирония – теперь мне все равно.

      Агония – огонь и я сливаемся в одно

      С тобой…” – пропел я и, стиснув зубы, сжал руку в кулак.

      Я намочил грудь и голову водой из ванны и выдернул пробку. Когда вышел из уборной, у дверей шоркалась старуха.

      – Искупался?

      – Да, – промычал я.

      Она погладила меня по влажной голове и одобрительно кивнула.

      – Котлетки готовы, Антоша, иди к столу.

      7.

      Соседский ребенок пытался что-то сыграть на пианино. Я лежал на жестких пружинах, которые впивались в спину. Кровать еще не высохла и дурно воняла мочой. Комнату освещал экран мобильника, который показывал короткие ролики в ТикТоке и девчонок в Тиндере. Сквозь звуки гаджета и игру соседского неумехи доносился шум телевизора и болтовня старухи:

      – Ну ты же знаешь Антошу, что из него выйдет? Он ведь недалекий, как его папаша. Оставил нас, а вы крутитесь как хотите.

      Я попытался не слушать ее треп, включив новый выпуск "Что было дальше”, но в паузах, когда зрители смеялись, слова все же доносились до меня.

      – На трех работах работала, чтобы вырастить его, а он и ни капли не благодарен, молчит постоянно, а если что скажет, так только "бу-бу”. Гундосит сильно! Ага! Да! Ему аденоиды удалили. Проблемный ребенок. Намучилась с ним, и за какие только грехи мне эта ноша? Чем я перед Богом провинилась?

      Я бы с удовольствием залег на боковую, но сна не было ни в одном глазу. Проклятый закон подлости: когда нельзя было спать, я спал за милую душу