Пролежни судьбы. Владимир Кукин

чувств ее отрадных направлялась к нижней части тела, где располагался центр отдачи самолюбования души…

      Потихоньку Татьяна начинала приходить в себя и, набирая шевелением энергетическую мощь, забеспокоились охватом Сладкоежки бедра. Излучая счастья агрессивную улыбку, Таня ловко пригубила медальон. С трудом предполагаю, что изобразил мой лик. Возможно, стремную хозяйскую обеспокоенность за «рыбку», погруженную повторно в ей неведомую чувств стихию… Но игнорируя мимический указ, в зубах зажав, злорадствуя, цепочку, Таня стала за нее меня приподнимать… Ей одного захвата оказалось недостаточно: для пущей убедительности, цепь для выполнения господской воли понадежнее бренчала. Не выпуская медальон, она легла под добродушного раба, желая с мягкой взлетной полосы попытку совершить повторного улета. И он случился… Слез и всхлипываний этому парению из-за горючести растраты не досталось; радость обретенного блаженства, искренне украшенная знойными вибрациями, в нежности приливах ласк на встречных направлениях – был он ознаменован…

      Уловив покорность Тани, медленно отстыковался я, «свободу» обретя. Она метнулась вслед за Беглецом, но утомленное желание – проныру не догнало. «Реакционная» способность Компаньона несколько ослабла, но, являясь центром двусторонней озабоченности, – сладости оргазма он не получил. Я же испытал, любуясь увлеченно зрелищным показом самоосчастливливания, катарсис удовлетворенности…

      Распластавшись на постели, Таня, проверяя целостность покрова, ощупью ручною по нему бродила. Поконкурировать решив с наперсниками томными, я взялся обрамлять крикливой лаской губ ухоженную гладь, а двух безбожников от крестного знамения, чтоб не блудили, пристроил Тане между ног. Раздвинув влажность сдобных складочек лохматенькой Затворницы, я чувствовал: при каждом поцелуе от него к глубинам Сладкой Искусительницы шли афферентные сигналы, заставлявшие ее, стесняясь, вздрагивать испуганно, по коже рассылая возмущение мурашек. Я играл на совершенном, виртуозном инструменте под названием «губительная наслажденьем плоть, природой созданная в удовольствие и в рабство поклонения». Лобызанием исследуя запас округлых форм, не обнаружил я глухих участков, не передававших импульсных сигналов благодарного взаимодействия улавливавшим остроту вибраций пальцам, захватившим низменную женственность…

      Доигрался: в многозвучии телесного органа нарастало возбуждение. В восторженной руладе извиваясь, словно жаждущая продолжения фантазия, Татьяна, подставляясь, опрокинулась на грудь и, подобрав колени, тоненьким, по-детски вкрадчивым, молящим голосочком попросила: «Я хочу! Войди в меня… и нежно обласкай. Не бойся: у меня там ампула…»

      Упоительной коснувшись области воображения струн, оголенных бесноватой прихотью, тлетворной, нервных окончаний, указательным перстом я проскользнул в раздолье узенькое, пышущее страстью. Испытывая низменное, проникающее в каждую живую клеточку рассудка, величавое блаженство вседозволенности