Пятьдесят слов дождя. Аша Лемми

– принцесса Юко – титулом, который не используется с тех пор, как началась война. Госпожа улыбается и легонько шлепает его веером. Уже по одному этому маленькому жесту очевидно, что они знакомы.

      – Спасибо, что пришли, Хироки-сенсей. Как всегда без промедлений.

      – С превеликим удовольствием. Ради вашего общества я согласился бы лечить и чуму. Почаще бы в вашем доме болели, да простят меня небеса.

      Они еще немного обмениваются любезностями. Он справляется о здоровье супруга Юко-сама и, кажется, остается слегка разочарован, услышав, что с ним все в порядке. Затем госпожа ведет его на чердак.

      Я бегу на кухню подготовить чайный поднос. Меня не раз били этим веером по голове за то, что я забывала про чай.

      Как раз, когда я собираюсь подняться по лестнице с подносом, из-за угла появляется Акира-сама. От неожиданности я чуть не роняю свою ношу. Никогда не слышу, как он подходит – мальчик умудряется идти, не издавая ни единого звука. Хотя он, само собой, вежлив, красноречив и очарователен, есть в нем нечто, что меня нервирует.

      Он смотрит на меня без улыбки.

      – Акико-сан. Охайо годзаймас[9]. Вы не видели Норико?

      Ну конечно, он понятия не имеет, что происходит. Их урок музыки уже должен был начаться.

      – Норико-сама больна. Вашей высокочтимой бабушке пришлось вызвать врача. Они…

      Не успеваю договорить, как мальчик делает шаг вперед и забирает у меня из рук поднос.

      – Я отнесу, – говорит он. – Спасибо.

      А затем он шествует вверх по ступенькам, столь же чинный и собранный, как сам император. Через минуту или две я иду следом.

      На чердаке все так, как я и ожидала. Юко-сама потягивает чай за столом, слегка обмахиваясь веером. Молодой господин стоит у кровати, скрестив руки на груди. По его лицу сложно что-то прочесть. Хироки-сенсей осматривает девочку. Он касается ее лба и шеи, бормоча себе под нос. Потом лезет в сумку и достает деревянный шпатель для языка, который довольно неаккуратно сует девочке в рот. Та не шевелится. Когда доктор открывает малышке рот, доносится лишь слабый намек на стон. Хироки-сенсей касается обнаженной кожи ее ключицы; я впервые замечаю, как она припухла и покраснела.

      Когда добрый доктор заканчивает осмотр, он издает череду странных звуков, означающих, что он готов сделать вывод.

      Юко-сама изображает вежливую, хоть и немного напряженную улыбку. Акира-сама собран и хмур; сложно поверить, что ему всего пятнадцать лет. Он такой же устрашающий, какой была его мать в мгновения недовольства. Господь, помоги нам всем, если однажды мы застанем повторение того дня, когда Сейко-сама узнала, что ее занятия музыкой подошли к концу и она должна немедленно выйти замуж. День, когда она вернулась домой из Парижа и обнаружила: на постели ее уже ждет готовое свадебное платье.

      – У ребенка скарлатина, – объявляет доктор как-то слишком уж гордо.

      Госпожа Юко не выдает эмоций, но я все же тайком бросаю на нее взгляд. Потому что я знаю, и она знает, что мать Норико тоже заболела скарлатиной в этом возрасте. Сейко-сама

9

Доброе утро (яп.).