Пятьдесят слов дождя. Аша Лемми

прошептал Акира, медленно и отчетливо. – Ты своя.

      Теперь настал черед брата лгать. Смелый взгляд Нори вызывал его на откровенность.

      – Мой отец не был своим. Он был американцем, так ведь? Одним из тех, кто всем вредит?

      Впервые с тех пор, как Нори его увидела, Акира растерялся. Разговор вышел из-под контроля, и было кристально ясно, что ему это не нравится.

      – Твой отец… никому не вредил. Насколько я понимаю, он был всего лишь поваром. Он приехал до… до того.

      – До войны?

      – Нори, сейчас, наверное, не…

      Она стиснула кулаки – и проронила слова, которые всегда боялась произнести:

      – Просто расскажи уже.

      И тут свершилось. В посудную лавку вломился слон, которого они оба избегали с того дня, как брат появился на пороге дома семьи Камидза. Потому что слон существовал лишь в том случае, если его кто-то признавал. Дабы сделать его осязаемым, дабы придать ему сил, требовалось добровольно шагнуть в ловушку. Нори этого избегала. Она была на седьмом небе от счастья, что у нее теперь есть аники, и отодвинула остальное в сторону. Потому что каким-то образом понимала: как только этот разговор состоится, все изменится навсегда.

      Однако Нори больше не могла окутывать себя неведением; за какие бы хрупкие заблуждения она ни цеплялась, им вот-вот предстояло освободиться от теней и выйти на неумолимый свет.

      Акире было ужасно не по себе. Он нервно теребил рукава бордовой рубашки.

      – Рассказывать тебе об этом не мое дело. Должен кто-то другой.

      – Кто же мне расскажет, аники? – осведомилась Нори, схватив брата за руку, лежавшую у нее на плече. – Никто. Никто ничего мне не говорит. И я отчасти была за это благодарна. А теперь я хочу знать правду. Скажи мне, кто я такая.

      Акира на мгновение смежил веки. Когда он снова открыл глаза, то выглядел почти печальным.

      – Нори, присядь.

* * *

      Последовавшая тишина заполнила комнату, как ядовитый газ. Нори разинула рот и никак не могла его закрыть. Ее глаза лихорадочно метались туда-сюда, как стеклянные шарики, пущенные детской рукой. Она так сильно тянула себя за волосы, что едва не выдирала их из головы.

      Акира сидел за столом напротив сестры, аккуратно сложив руки перед собой, и смотрел на нее с явным беспокойством.

      – Норико… ты должна была знать.

      – Я не знала, – прошептала она, не глядя в ответ, не желая видеть в его глазах жалость. – Я не знала, что мое рождение разрушило твою семью.

      – Наша мать и мой отец не были счастливы. Они не испытывали друг к другу ненависти, однако и счастья не было. Мать не хотела выходить за него замуж. Ни за кого не хотела, но ей не оставили выбора.

      – Она нарушила свадебные клятвы, – всхлипнула Нори тихим, жалким голоском, на который она, как ей думалось, уже была не способна. – Предала твоего отца. Предала Бога. Совершила прелюбодеяние. С американцем.

      Акира пожал плечами.

      – Она ушла, когда мне было четыре. Я мало что об этом помню, да и она не говорила нам, куда собирается. Тогда мать, полагаю, поняла, что беременна