Три осени Пушкина. 1830. 1833. 1834. Игорь Смольников

глазами

      Другие строки. В них-то он

      Был совершенно углублён.

      То были тайные преданья

      Сердечной, тёмной старины,

      Ни с чем не связанные сны,

      Угрозы, толки, предсказанья,

      Иль длинной сказки вздор живой…

      Это – повторение того, что близко Татьяне: сны, предания простонародной старины, предсказания луны, страшные рассказы, которые пленяли ей сердце.

      Знаменательны даже интонации, когда Онегин, вспоминая о прошлом, упорно возвращается к Татьяне:

      То видит он врагов забвенных,

      Клеветников, и трусов злых,

      И рой изменниц молодых,

      И круг товарищей презренных,

      То сельский дом – и у окна

      Сидит она… и всё она!..

      Это ведь не что иное, как повторение того, что раньше происходило с Татьяной:

      Татьяна пред окном стояла,

      На стёкла хладные дыша,

      Задумавшись, моя душа,

      Прелестным пальчиком писала

      На отуманенном стекле

      Заветный вензель О да Е.

      А перекличка писем героев! Всякий, читавший роман, обращал внимание на это.

      Татьяна этой главы – апофеоз романа. Образ создаётся многоплановый, неоднозначный. В начале главы, очертив ступени своей поэтической судьбы – своей Музы, – в шестой строфе Пушкин пишет:

      И ныне музу я впервые

      На светский раут привожу;

      На прелести её степные

      С ревнивой робостью гляжу.

      Сквозь тесный ряд аристократов,

      Военных франтов, дипломатов

      И гордых дам она скользит;

      Вот села тихо и глядит…

      Кто это? Муза? Ну, разумеется, муза. Пушкин так прямо и пишет, что это она после «Молдавии печальной», после уездной глуши и Кавказа появилась на светском рауте. Но это и – Татьяна. Она муза Пушкина. Неизменная, в течение семи с лишним лет жизни с романом. В конце его полное совмещение этих двух образов неизбежно.

      Появление Музы на светском рауте знаменательно ещё и потому, что объясняется превращение «барышни уездной» в хозяйку светской гостиной. Это важно. Пушкин не рассказал в романе об этом превращении.

      Печатая «Отрывки из путешествия Онегина», он писал: «П. А. Катенин (коему прекрасный поэтический талант не мешает быть и тонким критиком) заметил нам, что сие исключение, может быть, и выгодное для читателей, вредит, однако ж, плану целого сочинения; ибо чрез то переход от Татьяны, уездной барышни, к Татьяне, знатной даме, становится слишком неожиданным и не-объясненным».

      Но так ли это? Пушкин лукаво соглашается с Катениным, но оставляет свой роман без изменений.

      Внимательному читателю ясно, почему Татьяна без труда вошла в новую роль: она не изменила себе. Вот она впервые в свете, любуется «шумной теснотою, мельканьем платьев и речей»,

      Ей нравится порядок стройный

      Олигархических бесед,

      И холод гордости спокойной,

      И эта смесь чинов и лет.

      Она сама несёт на себе эту печать «гордости спокойной»; вот она «села тихо и глядит…». Это – при первом