Три осени Пушкина. 1830. 1833. 1834. Игорь Смольников

обоями, щели в плохо крашенном полу, голые, без занавесов, окна; в шкафу залы валялось несколько адрес-календарей за старые годы да «Письмовник» незабвенного «профессора и кавалера» Николая Курганова.

      Пушкин усмехнулся, вспомнив сочинённые им же строчки: «Старик, имея много дел, в иные книги не глядел».

      Сам себе напророчил встречу с подобной библиотекой. Впрочем, может быть, у деда и водились иные книги, да сыновья, Василий Львович и Сергей Львович, бывая в Болдине, увезли их с собой…

      Пушкин стоял возле окна, смотрел на зелёный луг, по которому к церкви тянулись люди, на церковь, на домики, лепившиеся обок церкви.

      Не слишком весёлая открывалась картина…

      Но из-за туч выбилось низкое солнце, и вмиг всё ожило: и зелень кустов, и трехъярусная колокольня, и купоросные маковки церкви, и даже серые домишки, которые завспыхивали, заулыбались своими оконцами.

      За ужином, стоя возле буфета и нипочём не желая присесть, приказчик отвечал на вопросы (управляющий был в отъезде). И тут выяснилось, что ввод во владение весьма непростой: Пушкин получал не отдельное имение, а часть деревни Кистенёво. Иными словами, предстоял раздел, а это усложняло процедуру.

      Кроме того, после процедуры ввода Пушкин собирался сразу же заложить имение, а это требовало его присутствия в уездном городе Сергаче. Деньги же нужны были позарез: он, жених, обязался доставить своей невесте приданое; без оного Наталья Ивановна Гончарова не отдавала за него свою дочь.

      Положение – чуднее не придумаешь.

      А тут ещё в дороге заговорили о холере… Приказчик хмуро сообщил: за Сергачом начали уже оцеплять деревни и учреждать карантины, что, не дай бог, вспыхнут мятежи – от нашего, мол, народца всего можно ожидать…

      Пушкин не стал слушать всех его соображений и отпустил до утра восвояси.

* * *

      В парке было тихо. Неслышно падал редкий ещё лист. На нижнем пруду крякали утки. Белым островком они плыли вдоль берега, под нависшими над водой ивами.

      Пруд подпирала дамба. На ней тоже росли деревья. С дамбы открывался красивый вид на сбегающий вниз парк, на берёзовую молодую аллею, фруктовый сад, поля, ветряную мельницу, стоящую за селом, синеющий полоской леса горизонт.

      Пушкин стоял, смотрел, невольно вспоминая другой простор, другие картины – с излучиной светлой Сороти, с двумя озёрами, на которых осенью подолгу задерживались перелётные утки.

      Здесь всё было ещё неведомо. Да и не настраивался он на обстоятельное знакомство. Несмотря на тревожные слухи, на давешнее предупреждение приказчика о карантинах, не оставляла уверенность, что свои дела он завершит без помех и не позже двух-трёх недель возвратится в Москву к невесте.

      Два месяца назад он писал ей из Петербурга:

      «Я мало бываю в свете. Вас ждут там с нетерпением. Прекрасные дамы просят меня показать ваш портрет и не могут простить мне, что его у меня нет. Я утешаюсь тем, что часами простаиваю перед белокурой мадонной, похожей на вас как две капли воды; я бы купил её, если бы она не стоила 40 000 рублей».

      Это была картина