Немиров дол. Тень. Оксана Дунаева

9. Свой в стае

      В подклете у Дарьяна елажский княжич стал частым гостем, но опасные темы всегда обходил стороной. Играли в шашки или ходили к реке на уединённый бережок с удобным заходом в воду. Идти было далеко, зато Есений мог побыть без ярского догляда.

      Когда оставались вдвоём, туго, до хруста натянутую тетиву внутри него будто снимали с зарубки, плечи расслабленно опускались, во вдумчивом взгляде проступала радость, и тогда на меткую шутку в улыбке светились все зубы, вместо короткого кивка на ратной поляне.

      Оба сразу почувствовали между собой внутреннее родство. В ближнем круге ощущали себя в стае приручённых молодых волков, смирных, иногда безудержно озорных, нахальных и бесстрашных. Под уверенной рукой вожака стая становилась послушной. Каждый на ратной поляне чутко ловил настроение княжича, пытался его желание предугадать.

      Никто никогда не видел лицо Ратмира перекошенным от гнева, а надрывный крик слышала только мать у колыбели. Всегда сосредоточен, всегда настороже. Никогда не пил и, как показалось Дарьяну, словно нечисть священного железа, боялся вина. Оно притупляло внимание, развязывало язык, на людях выворачивало изнанкой. В этом бдительном спокойствии гнев или милость прочесть было трудно, и от этого во многих ближниках тлела неуверенность, шевелился страх опалы.

      Крас – единственный, кто мог взбрыкнуть. Скрипя зубами, мирился с необходимостью выражать будущему великому князю покорность, а под ней гордыня рождала внутренний бунт. И всё же Дарьян подметил: как и все, Крас брата опасается, всегда осторожен с ним, будто с невидимым острым лезвием в руках.

      Отец Есения сильно занемог, мать в письме просила сына непременно приехать. Тот всё же выждал несколько дней, чтобы жёлтые круги под глазами окончательно исчезли и уехал домой.

      Его отсутствие Дарьян ощутил сразу и остро, словно в лесу один остался. Теперь в Яргороде лишь одна родная душа – Ивица. Никогда не прогонит, ответит искренне и ласково, улыбнётся. Дарьян каждый день ходил к ней на кухню, если было нужно, помогал дотащить, передвинуть, и от пирогов не отказывался.

      На ратной поляне стало тяжело, новые противники не делали скидку на скудный опыт. Заруба теперь подходил чаще. Без обидных ядрёных ругательств и подзатыльников терпеливо бубнил очевидные для всех остальных вещи.

      Что значат эти весёлые улыбочки вокруг, Дарьян понял сразу: наставник возится с плугарём будто с криворукой, совершенно безнадёжной бабой, просто ждёт, когда княжичу на это смотреть надоест.

      Пустыми, скучными теперь вечерами душу Дарьяну врачевали только слова елага, сказанные им перед отъездом: "Ты не лучше и не хуже каждого из них. Ты с пелёнок учился читать, они – биться. Ты просиживал дни над книгами, писал, вычислял, а они в любую погоду были здесь, на ратной поляне. Как ты сейчас, каждый из них сражался в семь лет. Они забыли, что учились долго, забыли сколько получили тычков и оплеух, теперь мнят себя урождёнными великими воями."

      И всё же бесконечные поражения были обидны. Особенно от Хоря.