Черный дневник. Александр Барр

дверь.

      – Сесть!

      Осужденный восточной наружности помогает подняться кричащему от боли товарищу, и они оба садятся на холодную металлическую скамейку под свет лампы.

      Михаил Григорьевич садится на табуретку с другой стороны стола.

      Часть его лица освещает лампа, остальная часть прячется в тени, отчего полковник выглядит еще более пугающе.

      Он машинально проделывает свой ритуал. Достает папиросу, подвигает пепельницу ближе к собеседникам, но им закурить не предлагает.

      Он зажигает спичку, медленно прикуривает.

      Смотрит на огонь.

      Наблюдает, как догорает, чернеет и закручивается деревянная палочка в его пальцах.

      Он пригибает губу и с силой выдувает дым себе на грудь.

      Михаил Григорьевич смотрит на осужденных своим стальным взглядом и спокойным холодным тоном произносит:

      – Предлагаю вам сразу во всем сознаться.

* * *

      Вика в ужасе закрывает тетрадь.

      На часах полшестого утра. Она всю ночь, не смыкая глаз, читала проклятый секретный дневник.

      Она читала, продиралась через порой неразборчивый почерк и не хотела верить.

      Девушка до последнего надеялась, что этот свихнувшийся энкэвэдэшник всего лишь однофамилец. Что настоящий прадед, родственник ее будущего ребенка – младший лейтенант Науменко, или помощник коменданта, или хотя бы рядовой охранник.

      Вика прячет проклятую синюю тетрадь обратно под кровать к остальным документам.

      Она забирается под одеяло.

      Ее тело колотится.

      Лучше спрятать чертовы документы куда подальше и больше никогда о них не вспоминать и не открывать их.

      Вика не была слишком впечатлительной, ее не испугать простым фильмом ужасов или страшной повестью. Но этот дневник наводит на нее жуть. Там не выдумки, там все по правде.

      Лучше выбросить, лучше уничтожить.

      Дневник не дает ответы, он лишь больше поднимает вопросов.

      Почему отец Влада бросил своего ребенка? Что могло заставить его совершить столь ужасный поступок, тем более если он сам пишет, как любил своего сына? Для чего он описывает все те ужасы, которые натворил Михаил Григорьевич?

      Ничего не понятно.

      И Вика до сих пор не может разобраться, почему же покончил с собой ее любимый Влад.

      Нужно перестать думать о письме.

      Нужно постараться и переключиться.

      Как звали того парня, который так навязчиво ухаживал за ней в школе? Он еще обещал хранить ей верность до конца своих дней, несмотря на то, что со стороны Вики не было ни намека на взаимность. Стас? Витя? Девушка не может вспомнить. Единственное имя, что сейчас приходит ей на ум, – проклятое «Михаил Григорьевич».

      Вика не уснет. Да и уже нет смысла пытаться. Через час вставать, чтобы приготовить на всех завтрак.

      Она лежит и смотрит в потолок.

      Девушка не выключает в комнате свет. Она боится закрыть глаза. Она боится, что оторванная голова с той ужасной черно-белой фотографии вновь всплывет в ее памяти.

      Глаза следят за стрелками часов