Самая страшная книга 2023. Александр Матюхин

Застрелился. Соседи сообщили.

      – Спасибо, что проинформировали. Опергруппа готова?

      – Да, выезжает. Все сделаем и доложим. Спокойной ночи, товарищ следователь.

      Нина Павловна положила трубку. Достала початую бутылку коньяка и стакан. Хотя бы немного. Чтобы согреться в этой холодной казенной квартире.

      Сейчас она особенно чувствовала одиночество. Несколько месяцев в Колпашево, а друзей так и не появилось, все остались в Томске. Если бы и ей разрешили остаться там, в родном городе… Если бы не отправили сюда…

      Вновь, как чертик из табакерки, выскочил декабрьский день, который она гнала из памяти. Тот парень в отделении – наглый пэтэушник, воняющий водярой. И не надо было ей с ним возиться, там делов-то – хулиганка, пятнадцать суток максимум. И он, понимая, что ничего ему не будет, куражился в пьяном угаре:

      – Что ты, с-сука, мне сделаешь? Я рабочий класс!

      Да, разозлилась. Да, распорядилась поместить его не в общую КПЗ, а в одиночку. И да, радовалась, слушая его бессильную ругань за стеной.

      Сначала он матерился. Потом пошли пьяные слезы. Надсадные просьбы его выпустить. Просто крики. А после – стоны, показавшиеся Нине Павловне смешными в своем притворстве.

      Она работала, уходила обедать, потом вызвали на совещание. Вечером было тихо.

      Тогда, с некоторым злорадством, она решила, что урок усвоен. И попросила привести его и оформить.

      – А в какой он? – спросил дежурный.

      – Во второй.

      – Во второй? В нее ж нельзя сейчас. Она не отапливается.

      Стояла обычная сибирская зима. Днем было за тридцать, а к вечеру еще похолодало.

      Нина Павловна рванулась туда, в камеру. Сама, отобрав ключи у дежурного, открывала замок, ломая ногти.

      Парень лежал в позе эмбриона. Он промерз насквозь, как говяжья туша на рынке. Она трясла его, пыталась разбудить, но он был твердый и ледяной. Даже волосы слиплись в один мерзлый ком.

      Она представила, как он, час за часом, замерзал, кричал, звал, плакал, стонал, потом свернулся, сжался в комочек, чтобы сохранить хоть немного тепла…

      Ее прикрыли. Делу не дали хода. Но сослали куда подальше из Томска – с глаз долой…

      Нина Павловна пила коньяк, не замечая глотков, обжигающих горло. Стало совсем зябко, не спасал ни плед, ни алкоголь. Холодный нынче май.

      Там, на улице, кто-то ходил, кто-то хрустел замерзшими лужами. Прямо под ее окнами, низкими окнами первого этажа. В комнате свет, а в стеклах – беспроглядная тьма. Она не хотела смотреть туда, в эту тьму. Заставляла себя отворачиваться, но вновь и вновь цепляла взглядом черный прямоугольник. И вглядывалась. Вглядывалась, холодея замирающим сердцем.

      Там не было ничего, кроме черноты. Но если представить, если только на миг представить, что там, в этой тьме, вдруг проступит заиндевевшее лицо со смерзшимися волосами…

      12 сентября 1938 года, поселок Колпашево, Нарымский округ

      Иван ворвался в кабинет Коха, распахнув двери настежь.

      – Как?! Как же это?! Вы… вы чудовище!

      Он сам не понимал, что говорит. Но надо, надо