Вкус свинца. Марис Берзиньш

что такое – пять поколений, пустяк, но все же. В выпускном классе средней школы я провел генеалогическое исследование. Собрал по родственникам кипу пожелтевших документов и записей, старые семейные библии[3] и сборники песен, в которых «хроники нашей фамилии» записаны выцветшим готическим шрифтом. Кого я там только ни нашел – и рыбака из Румбулы, и егеря из Ропажи, старшего батрака в Калценавском поместье, и грузчика досок с Луцавсалы, и всех их жен и детей. Наш дом в Торнякалнсе построил мамин дед, булочник Крузулис, а сын его выучился на учителя. Дед научил меня читать и писать, но тяга к ремеслу совершенно точно идет по линии Биркенов – папин отец загонял в землю спицы[4] и на скважины устанавливал водяные насосы, а бабушка была белошвейкой. Другую бабушку я, к сожалению, не застал… оп-па, ну и занесло меня.

      Ну, да, верно, они все были латыши. Ни немцев, ни русских, ни поляков, ни шведов, ни каких-то других я не нашел в нашем семейном древе. Ну, и что из этого? Есть ли какая-то польза от такой чистокровности? Вряд ли. Как-то на уроке географии, когда мы говорили о народах Европы, кто-то сказал, что я скорее похож на австрияка или мадьяра, чем на латыша. Странно было слышать такое мнение, но, может, и в самом деле я так выгляжу? Никакой я не жгучий красавец – волосы темно-коричневые, вьются, нос с горбинкой – в детстве сломал о чердачную балку. Тело волосатое, как у южанина, только глаза – голубовато-зеленые, хоть тут есть что-то латышское. Листая тома наших народных песен, узнал, что темноволосых больше всего среди ливов и куршей. Может, от них и наш род ведется? Фамилию тоже, наверняка в господские времена дали. Конечно, если уж ну совсем не по нраву, можно ее переиначить на латышский лад, скажем, на Берзса[5] или Берзиньша, как сделали другие, да нужно ли? Если бы Улманис поменял свою на Виксниньша или Гобиньша[6], можно было бы последовать примеру. А так, смех один…

      Вот уж не знаю, стыдиться мне или нет, но по утрам никогда не просыпался с мыслью – да я же латыш! Правда, и насчет других народов, что здесь живут, я сильно не заморачивался. А теперь что получается? Яцек, конечно, болтает, но по всему выходит, что национальная принадлежность приобретает все большее значение.

      – Эй, ты что, заснул? – Нога Яцека на месте, боль прошла.

      – Задумался.

      – О чем? – спрашивает он, не ожидая ответа. – Пока ты думал, я уже придумал. Что бы ни случилось, но фрицы сюда не придут никогда!

      – Ого! В самом деле?

      – Ну, сам посуди! Если бы немцы оставались здесь, Гитлер мог бы напасть, чтобы спасти своих. А если они теперь укатят в фатерлянд, то ему и делать тут нечего… Разве не так?

      – Не знаю, может случиться… – перекатываю пальцами мундштук выкуренной папиросы. Не считаю, что Яцек семи пядей во лбу, и его рассуждения меня не убеждают, тем не менее он, хоть и не сказал вслух, а пришел к тому же выводу, о котором мне совсем не хочется думать. Так же, как не хочется, чтобы Коля оказался прав. – Ну, тогда у русских будут развязаны руки.

      – Не горюй. Нальешь русскому водки, ему больше ничего и не надо. Они простые мужики. Не слишком умные, понимаешь? Обведем

3

В прежние времена в Библиях, хранившихся в семьях, обычно были страницы, которые использовались для записи о рождениях, свадьбах, крещениях и других важных событиях в жизни членов семьи.

4

Спица – принятое в Латвии название труб водоснабжения для установки в неглубоких скважинах (до 20 м).

5

Биркенс – от немецкого Birke – береза. Берзс (bērzs) – по латышски – береза.

6

Улманис – фамилия президента Латвии, от немецкого Ulme – ильм. Виксна (по-латышски – vīksna) – вяз, Гоба (по-латышски – goba) – ильм, вяз.