Вкус свинца. Марис Берзиньш

нашем месте, рванул бы отсюда.

      – Ха! Я же сказал, если бы был! Если бы! – повторяет Коля. – Но я не на вашем месте. В кухне можно трепаться, о чем угодно… Знаешь, я, тут полеживая, пораскинул мозгами и понял, что затевать такую рокировку очень сложно. В действительности, это просто невыполнимо, если понимаешь, о чем я.

      – Наверно, понимаю… – не ожидал от Коли подобного философствования. Очевидно, долгое пребывание в постели все-таки оказывает свое воздействие на мозг.

      – Смириться с иноземцами в своей стране, наверно, еще смогу, а вот по силам ли прижиться в чужом месте? Не уверен.

      – М-да, что тут скажешь.

      – Именно, поэтому я и остаюсь на своем месте, а вы – на своем. Как говорил старый Лавиньш, в чужие штаны и мешок запихать можно. Каждый сам должен решить, что ему делать. А если будет невмоготу, где-нибудь тут и спрячусь.

      – Под кроватью?

      – Не валяй дурака! Иди.

      Алвина со своими коровами обитает за южной границей Зиепниеккалнского кладбища. Здесь, среди песчаных дюн, где кадеты военной школы в девятнадцатом году сражались с бермонтовцами, здесь, где мы, мальчишки-подростки, гоняли с горок на лыжах – они тогда казались такими высокими, – земля здесь довольно скудная, но для нескольких коров и коз корма хватает. С другой стороны улицы Малу – пастбище, да и опушки полны густой травы – летом вволю и на зиму можно сеном запастись с лихвой. Если идти по улице Реймерсмуйжас – еще недавно она звалась улицей Мисы, то кажется, что в каждом доме держат какую-то скотинку и кур. Сельский воздух здесь врывается в ноздри куда сильнее, чем в городе. Да что говорить – тут городом и не пахнет.

      – Кого ищем? – хозяйка за веревку тащит из сарайчика старую жестяную ванночку, полную дров.

      – Вы Алвина… – вдруг вылетела из головы ее фамилия. – Тетя Алвина, я от Николая. Брискорна. Коля заболел. Меня зовут Матис, мы вместе работаем.

      – Ах, Боже ми… Никак в больницу попал?

      – Нет, не так страшно. Дома лежит. На Рождество простудился, кашляет, сопли текут… Но надеется через неделю быть на ногах.

      – Жалость какая! Как он там один управится? – веревка выскальзывает из пальцев Алвины, когда она взволнованно прижимает ладони к груди. – Я ж говорю, жил бы у меня, вылечила бы в два счета. Зову, зову, а он ни за что. И на работу далеко ходить. Не завел ли он там себе милашку, а?

      – Ни одной не заметил. Нет у него времени, много работы, – похоже, тетка Алвина собралась языком почесать, но у меня нет ни малейшего желания слушать бабью болтовню. – Разрешите! – поднимаю упавшую на землю веревку и тащу ванну с дровами в сторону крыльца.

      – Да я и сама могу, но, раз уж такой помощник сыскался, возражать не буду.

      Ну, я влип. Она выпытывает, кто я, кто мои родители, где живу и так далее. Отвечаю вежливо, но кратко и неохотно, спрашиваю, не нужно ли еще чем-то помочь. Нет, сама справится, только поленья такие тяжелые. Приношу дров по крайней мере на неделю, а, когда направляюсь к дверям, хозяйка ставит кофе на стол. Напрасно я талдычу про срочные малярные работы. Насильно