Избранное. Валентин Павлович Свенцицкий

будет дальше – он не хотел думать.

      Аграфена Ивановна сидела опустив руки.

      Налетало это так неожиданно. Она, как и Николай Николаевич, привыкла, чтобы жизнь шла по определенному руслу, и теперь сразу не умела сообразить, что такое происходит. Она чувствовала себя беззащитной и слабой, как не чувствовала себя давно, со времени смерти своего мужа.

      – Ужинать-то будете? – сказала она, торопливо вставая.

      – Спасибо… Не буду я, вещи помогите вынести… к Кривцову свезу… Сегодня уезжаю я…

      Они помолчали.

      За окном фыркала лошадь. Через полуотворенную дверь было слышно, как в кухне возились ребятишки.

      – Нет, мне начинать, – говорил Коля.

      – Ты уронил мячик, уронил, – спорила с ним сестра.

      Николай Николаевич встал и пошел в свою комнату. Аграфена Ивановна тихо пошла за ним помогать уложить вещи. Оба они молчали и были сосредоточены. Аграфена Ивановна аккуратно укладывала всякую мелочь, чтобы ничего не разбилось и не испортилось. В полчаса совершенно разорили они маленькую комнатку. Странный, непривычный вид приняла она – точно состарилась.

      – Выносить? – спросила Аграфена Ивановна.

      Николай Николаевич молча взял подушки и понес их в прихожую. Аграфена Ивановна взяла остальное.

      В прихожей Николай Николаевич надел пальто. Потом вошел в столовую и снова сел.

      – Прощайте, Аграфена Ивановна, – сказал он, – теперь навсегда… может, никогда не увидимся!..

      – Кто знает… – вздохнула Аграфена Ивановна, – может, и придете как-нибудь.

      – Прощайте… лихом не поминайте…

      Слезы уже не текли по щекам Николая Николаевича, они капали тяжелыми каплями на его руки и бороду.

      – Привык я, – заговорил он, глотая слезы и трясущейся рукой утирая лицо, – привык… Десять лет жили душа в душу… родные мне все… Ну, прощайте, – решительно сказал он, вставая. – Жалко мне… всех вас, и комнатку, и «подковку», – почти шепотом добавил Николай Николаевич.

      Из кухни вышли Маша с Колей.

      – А! детки!.. прощайте, голубчики. Николку будете помнить? Милые… прощайте… Несчастный я! – вдруг почти крикнул он.

      И подойдя к Аграфене Ивановне, взял ее за плечи, хотел нагнуться, чтобы поцеловать ее, но вместо этого прижался головой к ней и стал рыдать, трясясь всем своим костлявым телом.

      – Николай Николаевич, дорогой, полно, что это?… Вы назначение получаете, радоваться надо. Новых людей найдете… Привыкнете снова, – сквозь слезы говорила Аграфена Ивановна.

      – Голубушка… несчастный я… – лепетал он, судорожно прижимаясь к ней, – голубушка, Аграфена Ивановна… жаль, родная моя… не могу я…

      Дети с недоумением смотрели на Николая Николаевича; из-за двери выглянул другой жилец, молодой приказчик; с улицы к темному окну прижималось широкое лицо извозчика: ему, видно, наскучило ждать.

      Николай Николаевич сразу притих. Поцеловал Аграфену Ивановну, обоих детей. Молча взял шляпу и, сильно шатаясь, отворил входную дверь. Аграфена Ивановна с лампой вышла на крыльцо