Избранное. Валентин Павлович Свенцицкий

«мы?» – со смехом передразнила она, махая папкой и задевая его.

      – Я и Нина Ивановна.

      И снова хохотали они звонко и радостно.

      Николай Николаевич, осторожно ступая, шел сзади них.

      Когда улыбались они – улыбался и он, когда они смеялись – он тоже смеялся, тихо, неслышно, закрываясь рукой.

      Ему было тоже очень смешно, что вдруг гимназист поедет с Ниной Ивановной, а она с Лукашевичем; и ему было так хорошо на душе, потому что он тоже отлично знал, что этого никогда не будет и что они поедут вместе, будут переглядываться и смеяться до упаду, вспоминая свой теперешний разговор, возбуждая общее недоумение.

      Вдруг гимназистка остановилась около подъезда.

      – Спасибо. Прощайте, – сказала она.

      Николай Николаевич сразу не понял, в чем дело, и так растерялся, что тоже остановился.

      Он как-то не думал, что они могут уйти от него, и так скоро. Ему жалко и тяжело стало расставаться с ними.

      Он прошел немного, но вернулся назад, чтобы еще хоть раз пройти мимо них.

      А они все еще стояли, держа друг друга за руку.

      – Я теперь догадался, кто вам сказал, – говорил он.

      – Честное слово, нет… я сама узнала. На кого вы думаете?

      – Я не скажу.

      – Вы не знаете, – смеясь, говорила она, не отнимая своей руки.

      – Нет, знаю. Хотите, скажу?

      – Ну, скажите.

      – А если верно, вы скажете, что «да»?

      – Скажу.

      – Честное слово?

      Дальше Николай Николаевич не слыхал. Когда он оглянулся, гимназистка уже вбежала по каменной лесенке и захлопывала за собой дверь.

      Гимназист пошел обратно. Проходя мимо Николая Николаевича, он мельком взглянул на него. Лицо гимназиста уже не улыбалось, но было радостное и возбужденное.

      А Николай Николаевич еще несколько раз прошел мимо этого подъезда, посмотрел на коричневую дверь и, быть может, в первый раз за всю свою жизнь почувствовал себя среди идущей и едущей толпы не только чужим, но и одиноким.

      Ему было как-то и странно, и обидно, что жили эти гимназист и гимназистка до сих пор, и он ничего не знал о них. Где-нибудь они познакомились, каждый день виделись, разговаривали, смеялись, и теперь будут видеться, пойдут на лодки, и все это без Николая Николаевича, и нет им до Николая Николаевича никакого дела. Они даже не заметили его.

      Глядя на дом, в который ушла гимназистка, он необыкновенно ясно представлял себе, как она пришла, бросила папку, как она теперь сидит, разговаривает. Это ощущение чужой жизни и как бы участие в ней было до такой степени ново и непривычно для Николая Николаевича, что он как-то преобразился весь.

      Сосредоточенный, низко наклонив голову, ходил он около крыльца, точно дожидаясь чего-то.

      Как будто здесь именно он мог получить разрешение своих недоумений и покой от тех чувств, которые всколыхнулись в нем, когда он не только узнал, но и сердцем почувствовал, что есть другая, совсем особенная жизнь, к которой он, Николай Николаевич, не имеет никакого отношения.

      Он был не только поражен, но и подавлен мыслью, что