Девочка в поле. Галина Ергужина

розы степлером. А Халида трясущимися руками набрала номер Ахата и сквозь слёзы сухо сказала:

      – Ахат, мама умерла. Приезжай.

      А по одинокой сырой улице под серым окоченевшим небом к той же больнице шёл высокий молодой юноша с глубокими карими глазами, как у оленёнка. Волнистые тёмные густые волосы, коротко остриженные, гордо несли на себе бархатный пяс, этакую маленькую круглую шапочку, которую носят именно ингуши. Это её старший сын. Сын Халиды Ислам. Ему шестнадцать. Младший Али четырнадцати лет оставался в тот день дома. Я тогда ещё не знала этих ребят. Как не знала и Халиду, и Ахата. Тогда только начинало плавиться моё прошлое тонкой прозрачной перегородкой в двух таких разных измерениях.

      Крепко стянутые розовые и коралловые ленты с розами празднично заиграли на мельком выглянувшем солнце, и я улыбнулась. Лёгкий ветерок, как прикосновение Бога, коснулся моих волос, и на глаза проступили слёзы. «Что со мной? Что за тоска?!» – подумалось мне тогда. Но ответа на свой вопрос я не знала, и я натянула между двумя конусами ярких лент белый треугольный кружевной платок, в центре которого умостила яркий весенний букет маленьких полевых цветов. Совсем скоро приехали молодые и несколько машин с родственниками и друзьями жениха. Я наспех влетела в дом и, как истинная христианка, взяла в руки материнские иконы Христа Спасителя и Божьей Матери. Вошла сватья Елена, и я дала ей в руки икону Божьей Матери. Мы вдвоём с ней встали перед нашими детьми. И я произнесла недолгую, праведную речь родительского благословления, окрестив иконой Христа Спасителя Влада, в тот момент, как Елена окрестила иконой Божьей Матери мою дочь.

      Глава 5

      Ночь тянулась долго. Я то спала, то всхлипывала. Вставала, пила воду, курила и снова ложилась. Из головы не шли лица брата и Халиды, рассказы о родителях, о брошенном Адыле, о горе матери, которое она прятала всю жизнь от своих детей, накрывая стол каждый год в день двадцать восьмого октября. Мозг тщетно пытался собрать всю информацию в кучу, чтобы создать хоть какую-то историю случившегося в далёкие семидесятые.

      Я была единственным и часто одиноким ребёнком у своих родителей. Часто слонялась между взрослыми тётками своей матери Полины, слушала их рассказы о жизни в годы войны, о голоде, о их собственной жизни. Мои старшие двоюродные брат и сестры были хорошими няньками мне, когда я была крохой. Но когда я стала постарше, им не было до меня дела. И я тогда бредила о сестрёнке. Чтобы она была неразлучно со мною, чтобы говорила со мной обо всём на свете, и чтобы в её лице я всегда могла видеть своё лицо. Чтобы было кого любить бесконечно долго. Мы бы любили одни и те же фильмы, вместе гоняли бы на велосипеде, и она обязательно бы помогала мне делать разные поделки на праздники. Я бы водила её за руку по улицам и следила, чтобы сандалики не расстегнулись случайно или же чтобы она не споткнулась. А ещё у нас бы был один на двоих любимый цвет – лиловый, и на двоих одна мама.