Полковнику никто не пишет. Шалая листва. Рассказ человека, оказавшегося за бортом корабля. Габриэль Гарсиа Маркес

чтобы подобраться к плите.

      – Вы мне мешаете! – прикрикнула она и бросила на петуха недовольный взгляд. – Когда же наконец мы избавимся от этой злосчастной птицы?

      Полковник внимательно посмотрел на петуха, пытаясь догадаться, чем тот мог не угодить его жене. Вид у петуха был довольно жалкий: гребень порван, шея и ноги голые, сизого цвета. Тем не менее к тренировкам он был полностью готов. И в любом случае, не заслуживал упреков.

      – Забудь о петухе и выгляни в окно, – сказал полковник, когда дети ушли. – В такое утро хочется сфотографироваться на память.

      Жена выглянула в окно, но выражение ее лица не изменилось.

      – Мне бы хотелось посадить розы, – сказала она, вернувшись к плите.

      Полковник укрепил возле плиты зеркало и начал бриться.

      – Хочешь посадить розы – сажай, – сказал он.

      Он видел в зеркале отражение жены и старался водить бритвой в такт ее движениям.

      – Их сожрут свиньи, – сказала она.

      – Ну и пусть, – сказал полковник. – Зато какими вкусными будут свиньи, откормленные розами. – Он поискал жену в зеркале и убедился, что лицо ее по-прежнему нахмурено. В отблесках огня оно казалось вылепленным из той же глины, что и очаг. Не спуская с нее глаз, полковник продолжал бриться на ощупь, как привык за долгие годы.

      Жена надолго задумалась, потом произнесла:

      – Неохота мне их сажать.

      – Ладно, – сказал полковник. – Не сажай.

      Он неплохо себя чувствовал. Декабрь изрядно высушил растительность в его кишках. Правда, когда он попытался надеть новые ботинки, выяснилось, что его подкарауливает еще одна неприятность. После нескольких неудачных попыток он сдался и надел лакированные. Это не укрылось от глаз жены.

      – Если ты не будешь ходить в новых ботинках, ты никогда их не разносишь, – сказала она.

      – Это ботинки для паралитика, – буркнул полковник. – Их можно продавать только после того, как кто-нибудь их разносит.

      Полковник вышел на улицу, подгоняемый предчувствием, что сегодня он непременно получит письмо. До прибытия катеров оставалось еще много времени, и он решил заглянуть в контору дона Сабаса. Но там ему подтвердили, что дон Сабас не вернется раньше понедельника. Непредвиденная задержка не поколебала решимости полковника. «Рано или поздно он все равно приедет», – сказал он себе и отправился в порт. То был час необыкновенной, еще ничем не замутненной утренней ясности.

      – Хорошо бы декабрь продолжался весь год, – пробормотал он, усевшись в магазине сирийца Моисея. – Чувствуешь себя так, словно сам стал прозрачным.

      Сирийцу Моисею пришлось напрячься, чтобы перевести эту мысль на арабский язык, который он почти забыл. Это был тихий восточный человек с гладкой, без единой морщинки, кожей и вялыми движениями утопленника. При взгляде на него действительно казалось, что его только что вытащили из воды.

      – Так было раньше, – сказал он. – Будь так сейчас, мне было бы восемьсот девяносто семь лет. А тебе?

      – Семьдесят пять, –