Последние узы смерти. Брайан Стейвли

щедрость, – мрачно отозвалась она.

      Каден развел руками:

      – Если бы вы нас предупредили, мы обеспечили бы вам безопасный проход по городу. Я вызову врача, пусть займется вашими ранами.

      Адер коротко мотнула головой – так, что кольнуло шею. Она не обратила внимания на боль.

      – Нет надобности, да и времени нет. О чем вы думали, посылая на улицы вооруженных людей, приказывая им поднять оружие против собственного народа?

      Каден моргнул. Хоть какое-то отличие: Санлитун никогда не моргал.

      – Нам донесли, что собирается толпа. Разъяренная толпа.

      – И вы отправили несколько сотен тупоголовых болванов убивать горожан?

      – Убивать? – резко отозвался Габрил.

      – Да! – Адер развернулась к нему. – Убивать. Людей топтали лошади, головы им разбивали мечами. Дорога Богов завалена телами, как мусором. Да, я бы назвала это убийством.

      – Страже было приказано защитить вас, – сказал Каден. – Любой ценой.

      – Ценой жизней аннурцев?

      На этот раз он не дрогнул:

      – Если необходимо – да. Без вас мы теряем все. Союз. Мир. Необходимое Аннуру единство.

      – И на какое же единство вы рассчитываете, когда по мостовой дороги Богов разбросаны десятки трупов? Где ваш мир, поцелуй его Кент?

      Гнев, которому Адер расчетливо дала волю, сейчас овладел ею целиком. Она слышала, что говорит слишком громко. Нира сколько раз повторяла: «Прикуси язык и держись смирно». Из ее уст это звучало насмешкой, но совет был хорош. Могла ли Адер править империей, если одно безумное решение делегатов вывело ее из себя? Император слушает, выжидает, судит людей в тихих палатах своего разума и говорит только при необходимости, когда готов обратить слова в действие. Адер это прекрасно знала, но не сумела сдержать ярости. И стоило ей отпустить поводья, ярость пошла в рост.

      – Я сознавала, чем рискую, – сказала она, обводя совет взглядом, – когда одна въезжала в город.

      – Как видно, не сознавали, – вмешался Зиав Мосс.

      Крешканец тронул щеку кончиком пальца, словно напоминая ей о ранах. Жест вышел мягким, сдержанным. В ком другом он мог бы говорить о почтении, только вот Мосс не ведал значения этого слова. Он принадлежал к одному из древнейших родов империи: темная кожа, напомаженные волосы, светские манеры. И говорил он мягко, но мягки и подушки, между тем Адер читала о задушенных подушкой правителях.

      – И я пошла на этот риск, – сказала она. – Вы столько обо мне наговорили, что я должна была показаться народу в одиночестве, безоружной. Войти в город не завоевательницей при сотенной страже, а императрицей, гуляющей среди своего народа.

      – Как видно, народу это зрелище не понравилось.

      Адер обернулась на новый голос – к седоватой, сильно загорелой женщине явно на шестом десятке.

      Ранди Хелти. Как же, судовладелица. Не считая Кегеллен, одна Хелти среди присутствующих сама составила себе состояние. Она тоже не питала почтения к царствующему дому.

      – Плевать,