Моя грязная Калифорния. Джейсон Мосберг

в кабинет, где ее муж играет в видеострелялку.

      – Привет.

      – Привет, Ти, – отвечает Майк.

      – Какого хрена?

      Майк ставит игру на паузу.

      – Я же говорила тебе, что здесь нельзя курить. Зачем ты курил перед тем, как идти на Першинг-сквер?

      – Ой. Извини, я забыл. Это сегодня вечером?

      – Я не хочу, чтобы ты здесь курил.

      – Курение травы теперь разрешено.

      – У меня свои законы. Я не хочу, чтобы Гэри этим дышал.

      – Ну я же знал, что ты отведешь его к своей маме, поэтому подумал, что можно.

      – Значит, ты помнил, что сегодня вечером мы идем на митинг?

      Его губы складываются в улыбку. По крайней мере, он умеет признавать поражение. За одно это его можно любить. Иногда она задается вопросом, за что еще. Через три минуты, склонившись над кухонным столом, она вспоминает за что. Еда остыла, но все равно вкусная, а после секса холодная еда кажется божественной.

      – Ты все еще хочешь пойти? – проверяет она его.

      – Да мне все равно, – не оправдывает он ее ожиданий. – А что? В чем дело?

      – Это важно. Вот в чем дело. А тебе все равно. Хочешь, чтобы лет через десять Гэри стал Джармоном Уэйдом?

      Джармона застрелили семь недель назад, когда он вышел со своим скейтбордом из переулка на улицу Сан-Педро, недалеко от Литтл-Токио. Об этой истории мало говорили в прессе, потому что у Джармона был пистолет. Но он не направлял пистолет на полицию. Он поднял руки, а когда скейтборд упал на землю, полицейский выстрелил, и пуля пронзила сердце Джармона. Двое очевидцев подтвердили, что Джармон не наставлял пистолет на офицеров, только поднял руки и выронил доску. Один свидетель сказал, что пистолет выпал из-за его пояса, когда он упал. А другой сказал, что полицейский вытащил пистолет из-за пояса Джармона и положил его рядом с телом. Полиция Лос-Анджелеса использовала это противоречие в показаниях, чтобы дискредитировать обе версии, и офицеру не предъявили никаких обвинений. Чертова полиция. Как тот чувак Бреннан говорил: слова «служить и защищать» написаны на их полицейских машинах в кавычках, словно с иронией.

      На серой футболке Тиф надпись: «Жизни черных – тоже жизни». Она обменивается с людьми кивками солидарности, когда они с Майком петляют сквозь толпу на Першинг-сквер. Майк держится на полшага позади, а не рядом с ней.

      Проходящая мимо них женщина – в сапогах до бедер и с самоуверенностью до небес – бросает Майку:

      – О, черт. Привет.

      Это еще кто?

      – Что это за баба?

      – Таша.

      Значит, Таша. Бывшая Майка. Тиф давно хотела узнать, как она выглядит, и, оказывается, она выглядит как Рианна с огромными сиськами. Тиф, хотя и вышла замуж за Майка, всегда недоумевала, почему к нему липнут бабы. Ему не хватало десяти фунтов, чтобы быть толстым, и десяти долларов, чтобы иметь десять долларов. Но женщинам он нравился. Майку даже пришлось добиться запретительного судебного ордера против одной чокнутой дамы по имени Ксанни.

      Они находят местечко, где встать. Майк пьет из стеклянной бутылки «Севен-Ап» и стоит с таким видом, словно тоскует по своей видеоигре.

      Через двадцать минут Майк допивает свою бутылку.

      – Пойдем?

      Как будто если у него