Елисейские Поля. Ирина Одоевцева

успокоиться, почитать. Но вдруг, как от жабы, отдергивает руку. На желтой обложке большими черными буквами напечатано: «ЛʼЭтернель амур».

      – Амур, – повторяет Вера, с отвращением кривя губы. – Амур… – И прижимает платок ко рту. – Мама, меня тошнит.

      Но в ту же минуту широко распахивается дверь, и седой высокий старик в белом больничном халате, ласково и устало улыбаясь, приглашает:

      – Пожалуйте.

      И в открытую дверь за его спиной видно медицинское кресло и на столе блестящие никелированные страшные инструменты…

      Вера едет с матерью домой.

      – Радоваться надо, а не огорчаться, Верочка.

      – Радоваться? Но отчего же ты плачешь?

      – Ах, Верочка. Мне жаль тебя. Но иметь ребенка такое счастье…

      Вера, не отвечая, смотрит в окно сухими глазами.

      – Он будет такой маленький, теплый, беспомощный. Ты будешь обожать его. И такой хорошенький. Ведь вы с Люкой были прелесть какие, на улице на вас оборачивались. Скажи, ты хочешь мальчика или девочку?

      – Никого не хочу…

      – Но все-таки… все-таки. Мальчика или девочку?

      – Лучше уж девочку.

      – Ну вот, вот, – радостно торопится Екатерина Львовна. – Непременно будет девочка. Представь себе – волосики золотые, глаза светлые.

      – Нет, – перебивает Вера, – черные глаза.

      – Но откуда черные? Ведь у нас всех и у Володи серые.

      – Нет, черные. У нее будут черные. Не спорь, я знаю. Непременно черные.

      – Ну хорошо, хорошо. Пусть черные. Она так быстро вырастет. Она будет бегать по комнатам, будет обнимать тебя за шею маленькими ручками и звать Мама-Киса.

      – Мама-Киса, – тихо повторяет Вера и улыбается в первый раз за весь этот мучительный день.

      – Ну вот, вот, – шепчет Екатерина Львовна, и слезы снова бегут по ее щекам. – Вот ты уже и любишь ее. А как мы ее одевать будем…

      Владимир Иванович встречает их в прихожей.

      – Что сказал доктор? – взволнованно спрашивает он.

      – Да, да, да, – резко говорит Вера и, не взглянув даже на мужа, быстро проходит к себе в спальню.

      – Но… Я не понимаю, – растерянно шепчет он. – Как же это могло случиться?

      Вера поворачивает к нему бледное, злое лицо:

      – Не понимаешь? Где тебе понять! – и захлопывает за собой дверь.

      – Мама, – кричит она, сбрасывая пальто на пол. – Я не хочу. Нет, нет, нет, я не хочу. Я лучше умру, мама.

      – Верочка, Верочка. Что ты?..

      – Мама, это ужасно. Это отвратительно, безобразно. Я не хочу. За что? Мне жаль себя, жаль, жаль! – Она громко плачет, уткнувшись в материнское плечо.

      – Это совсем не страшно, Верочка. Совсем не страшно. И зато потом такое счастье.

      – Нет, нет, я не хочу. И ребенка не надо. На что мне? Нет, нет, я не хочу.

      Екатерина Львовна гладит ее по голове:

      – Ну успокойся, успокойся.

      – Мама, – Вера поднимает заплаканное лицо. – А ведь можно? Еще можно избавиться? Еще можно…

      – Да,