Елисейские Поля. Ирина Одоевцева

часов. Совсем черно, будто ночь. Люка сонно потягивается. Электричество неприятно желтеет под потолком.

      – Надень новое платье, Люка.

      Екатерина Львовна с беспокойством осматривает себя в зеркале. Хорошо ли так? Понравится ли Вере? Не было бы ей стыдно за них с Люкой. Приколоть цветок к пальто?..

      – Мама, скоро ты? Я готова.

      Екатерина Львовна поворачивается:

      – Опять ты за свой старый берет. Сними сейчас же. Его давно выбросить пора. А перчатки где?

      – Я не ношу.

      – Нет, уж пожалуйста. Вот, возьми мои.

      Люка неловко натягивает белые замшевые перчатки:

      – Такие чистые. Я их замажу.

      – Подтяни чулки. Шарф спрячь вовнутрь. Нечего Ринальдо Ринальдини изображать. Ведь ты – девочка.

      Наконец выбрались. Надо еще заехать к Вере на квартиру, все ли там благополучно.

      Заспанная горничная открывает дверь. Прихожая просторная, и все так нарядно и ново. Не то что у них. Люка ходит из комнаты в комнату, трогает вещи, присаживается на стулья. Вот бы и ей так жить. Вот бы и ей так жить с Арсением…

      Екатерина Львовна волнуется:

      – Я заказала на завтрак курицу. Верочка, наверное, проголодается с дороги. Переставь фиалки на ночной столик да смотри не разбей вазу. А на сладкое взбитые сливки с каштанами. Как ты думаешь?

      На вокзал приехали рано. Екатерина Львовна нетерпеливо шагает по перрону.

      – Люка, не прижимай цветов, помнешь. И сейчас же отдай Вере. Не забудь. Это на счастье.

      Наконец поезд. Вера выходит из вагона улыбающаяся и нарядная.

      – Вот, вот она, – кричит Люка и бежит к сестре.

      Вера уже увидела их и, немного отстранив Люку, быстро идет к Екатерине Львовне:

      – Мамочка.

      Екатерина Львовна обхватывает Верину шею и с почти страдальческой нежностью прижимается губами к Вериной щеке. Верины длинные ресницы дрожат.

      Люка смотрит на сестру. Как заговорить с ней? Как заговорить с этой красивой чужой дамой?.. Прежде всего отдать цветы…

      Но Вера, оставив Екатерину Львовну, порывисто поворачивается к сестре:

      – Люка, – и три раза как-то особенно жадно и крепко целует Люку в губы.

      – Ну давай, давай цветы. Спасибо. Какая милая. – Она пристально смотрит на Люку и смеется. – Да ты что краснеешь? Забыла меня? Отвыкла? А я по тебе скучала, цыпленок…

      Здороваться с Владимиром Ивановичем проще.

      – Здравствуйте, Володя.

      – А вы еще вытянулись, Люка. Скоро выше меня будете…

      Домой, к Вере, ехали в такси. Люка сидела напротив сестры и близко смотрела ей в лицо. «Изменилась. Нет, такая же. Только еще немного беспокойнее…»

      – А бананов на пальмах нет, Люка, – быстро говорила Вера, блестя серыми глазами. – И пальмы оборванные. Ужасно надоедают. И совсем там уже не так чудно. Море как синька. И скучно, гораздо скучнее, чем здесь.

      Дома, сняв пальто, снова долго целовались, и Люка, уже не стесняясь, вешалась на шею сестре.

      Потом Вера заперлась в ванной с Екатериной Львовной и шепталась с ней там.

      Люка напрасно