Левая рука Бога. Алексей Олейников

краской – Катя даже в темноте ощущала этот цвет, цвет тоски и беспросветности.

      Она открыла дверь тихо-тихо, как вор, прокралась в прихожую. Липкое покрытие прилипало к подошвам. Не разуваясь, прошла к себе.

      Дверь в мамину комнату была закрыта, из-за стены доносился тонкий, с присвистом, храп. Катя могла бы орать и прыгать, все равно бы мама не очнулась. Пока не проспится, ее не разбудить.

      И где она умудрилась угоститься? В доме ни копейки.

      Катя села у окна, надвинула наушники. Отдернула штору – в пыльное стекло упирал шершавые ветки абрикос.

      Скорей бы цветень наступил, тогда он распустится. Потом ударят заморозки, и весь цвет облетит. Каждый год одно и тоже.

      Катя включила игрун, player, она его предпочитала так называть. У нее он был совсем старенький, древний. Тогда они выпускались как отдельные устройства.

      Но играл исправно.

      …Мама проснулась уже к вечеру, принялась возиться на кухне, греметь посудой. Зашкворчало на сковороде масло, потек запах жареной рыбы. Потом мама принялась шаркать под дверью – туда-сюда. Катя принюхалась, в животе заныло. После школьного обеда она ничего не ела.

      Откуда мама еду взяла? У кого денег заняла?

      Наконец мама провозгласила:

      – Есть иди.

      – Не хочу, – так же громогласно заявила Катя.

      Мама затихла. Походила туда-сюда. Постучалась.

      Катя открыла дверь.

      – Чего?

      – Курочка по зернышку клюет, а сыта бывает? – хитро поинтересовалась Алена Дмитриевна. – Иди, я мойвы купила, пожарила.

      Катя всерьез забеспокоилась. До дожитного пособия у мамы было еще десять дней, обычно она в это время была злая и трезвая. Катя в это время ходила на цыпочках и дома только ночевала.

      А тут мойва, помидоры, свежая буханка хлеба. Не к добру.

      Катя села за стол, осторожно тронула вилкой серый, румяный по краям кусок мойвы, исходящий жарким паром. Разломила горбушку – свежую, она с изнанки проминалась под пальцами, а корка хрустела и осыпалась твердыми крошками.

      Есть хотелось жутко.

      Мама села напротив, сложила локти, уставилась расплывчатыми пьяными глазами. По лицу ее бродила нелепая улыбка.

      – Как в школе дела?

      Катя поперхнулась.

      – Да нормально. Ты чего вдруг?

      Мама поджала губы:

      – А что, матери уже и спросить нельзя?

      Катя промычала, вгрызлась в рыбу. Оторвалась она от тарелки, только когда подчистила до блеска.

      – Вкусно! – вздохнула она. – А ты где деньги взяла?

      – А у тебя в комнате прибиралась и нашла, за обоями, – беспечно махнула рукой мама.

      Катя уронила вилку, метнулась в комнату. Вывалилась оттуда с белым лицом, вцепилась в линялый мамин халат:

      – Где они?! Ты что… Ты мои деньги украла?!

      Мать отпихнула ее.

      – Какие твои деньги! – заверещала она. – Откуда у тебя деньги, соплюха!

      – Воровка!

      – Ты