Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник). Андрей Константинов

посмотрим, куда тебя распишут, а там и комендант вернется – получишь белье, койку и все прочее…

      – Слышь, Сергеич, – сказал водитель Гена, вылезая из «тойоты», – сбегаю-ка я пока домой минут на десять.

      – Давай, – кивнул референт, – только не больше десяти минут – надо в Аппарат поторапливаться, а то генерал там и так уже, наверное, на ноль всех умножает.

      Пахоменко толкнул ногой дверь в дежурку и шагнул внутрь, следом за ним с чемоданом и сумкой протиснулся Андрей. Дежурка представляла маленькую темную комнатку, в которой с трудом помещались стол, две пружинные кровати с брошенными поверх сеток кусочками поролона, холодильник и шкафчик. В стене под окошком торчал кондиционер. На одной из кроватей валялся парень. Он был небрит, бос, мятая рубаха песочного цвета выехала из просторных линялых хэбэшных штанов, которые, видимо, после многократных стирок уже утратили свой первоначальный песочный колер. Увидев вошедшего референта, парень медленно сел на кровати и сунул ступни ног в стоявшие на полу «вьетнамки». От странного дежурного явно несло густым перегаром.

      Пахоменко матюгнулся и оперся кулаками на стол:

      – Володя, ты что, уже?.. С утра, что ли, пьете? На дежурство-то хоть можно в нормальном виде явиться? Нарветесь на Кузнецова – он вам таких бздей навтыкает, что и я вытащить не смогу… Прямо как маленькие, ей-богу…

      Парень поднял на референта мутные глаза:

      – А я не дежурю сегодня… Я Леху Цыганова подменяю – он с папатачи[9] валяется…

      Референт махнул рукой и оборвал дежурного:

      – Через три часа все возвращаться будут – давай чтобы к этому времени кто-то трезвый сидел… И Леха, если у него папатачи, пусть дурака не валяет, а идет к доктору… А то моду взяли – лихорадку джином лечить. Только сердце посадите, и больше ничего.

      Володя равнодушно кивнул, и Пахоменко обернулся к Обнорскому:

      – Заталкивай шмотки под кровать и перекури пару минут, я тоже сейчас быстренько домой заскочу – и поедем.

      Володя проводил референта взглядом и усмехнулся. По его лицу в полумраке дежурки трудно было определить возраст, но Андрею показалось, что этот парень если и старше его, то явно ненамного. Володю сильно старили похмельная помятость, угрюмый взгляд и легкие белые лучики морщин у глаз – такие бывают у тех, кому часто приходится щуриться на солнце.

      – Ты что, новенький? – спросил Володя.

      – Да, – ответил Андрей. – Только что прилетел. Обнорский Андрей, переводчик.

      – У! Коллега, значит. Я тоже переводчик – Гридич Володя. Предлагаю дружить семьями.

      Гридич с Обнорским пожали друг другу руки. Володя почесал растрепанную шевелюру, зевнул и спросил:

      – Ну и как там Союз, как Москва – стоит еще?

      – Стоит, – пожал плечами Андрей. – Куда ж она денется…

      Гридич потер пятерней правый глаз и задал новый вопрос:

      – А чего

9

Папатачи – разновидность лихорадки; наиболее тяжелый период болезни – первые три дня (температура, озноб, бред и т. д.).