На живую нитку. Ника Свестен

жить надо «как-то», Петь? Что это за приставка такая к жизни? «Как-то». А если просто жить? Без приставок?

      Но папа ссориться не захочет и будет ее успокаивать:

      – Маруська, ну хочешь, уедем в тайгу? Я срублю сруб, посажу дерево, сын у нас уже есть. Я буду боронить и пахать, а ты… Не знаю… Ткать, лапти плести. Что они там еще в тайге делают?

      Мама улыбнется и скажет:

      – Ты и так пашешь, лапоть мой любимый.

      Лука пробрался по темному коммунальному коридору и вошел в тепло освещенную комнату. Так и есть. Родители спорили за дверью его детской, которую мама предлагала торжественно переименовать в юношескую.

      Лука хотел распахнуть дверь и напугать их, но мама, как всегда, почувствовала, что он дома, и выглянула из комнаты:

      – Лукашик, там в скороварке «Нечто», пожуй. А чай вместе выпьем.

      Лука кивнул и поплелся на общую кухню.

      Их уголок был у высокого переплётчатого окна. Мечтательная мама устроила там «парижское кафе» – с зеркалом в изящной раме на стене, круглым столиком с венскими стульями вокруг. А папа, кивая на развешанные в кухне соседские простыни и тельняшки, сказал, что это не парижское кафе, а одесский дворик. Маме понравилось и это.

      Лука взял вилку и начал есть фирменное мамино «Нечто», полурагу-полузапеканку, прямо из чаши скороварки. На кухню, шлепая косолапыми тапками, вошел сосед, бывший северный моряк Миха.

      – Здоро́в, Лёх! – Имени «Лука» Миха почему-то не признавал.

      Он бесцеремонно принюхался к скороварке и открыл свой покоробившийся посудный шкафчик.

      – Нацеди полбанки, – попросил Миха и протянул сколотую по краям тарелку.

      Потом сел на венский стул, глянул в «парижское» зеркало и почесал свой седой щетинистый подбородок.

      – Всё-такиль, говорю я тебе, Лёха, дело делай, а не рот разевай, – сказал он. – Вот рыба рот разевает, и што? За губу ее крючком! Вот што. Петь надо, только когда в душе накипело много чего. Вот у тебя накипело?

      Лука ополоснул вилку и захлопнул крышку скороварки.

      – Накипело, – ответил он и, продираясь сквозь простынный лес, вышел за дверь.

      Лука был зол. Почему взрослые обязательно лезут со своими советами? Совет директоров какой-то, думал он. И главное, никто не говорит то, что действительно хочешь узнать. Один сплошной трёп.

      В их большой комнате на столе уже стояли чашки и маленький антикварный самовар. Мама кипятила воду в электрочайнике и с детской серьезностью наполняла медное самоварное нутро. Лука с отцом снисходительно прощали ей эту кукольную возню.

      – Что там ваш новенький? – спросила Луку мама. Она редко его расспрашивала, но всегда была в курсе всех его школьных и хоровых дел.

      – Ничего, – сумрачно проговорил Лука. – Нытья много, переходы и верхи заваливает, и бронхов маловато.

      Пшеничный-папа с хрустом сорвал целлофан с конфетной коробки и рассмеялся:

      – Марусь, слыхала? Великий критик растет! – И посмотрел на Луку. – А если этот нытик сейчас то же самое про тебя говорит?

      Лука разозлился еще сильнее.

      – Про