Томминокеры. Стивен Кинг

На тех поэтических чтениях он был выбит из колеи (все две недели Гард чувствовал себя подавленным – как если бы взвалил на себя что-то, что ему не по плечу); в конце концов он пал духом и сказал себе: «Ха, меня зовут Джим, и я алкоголик». Впрочем, когда возбуждение улеглось, это выглядело довольно преувеличенным. В течение своих благополучных периодов он не был абсолютным трезвенником; случалось, он выпивал, выпивал – не значит напивался. Только коктейль в пять часов, ну и еще немного на банкете или за обедом, не более. Иногда он мог позвонить Бобби Андерсон и пригласить посидеть где-нибудь и пропустить рюмочку-другую. Не злоупотребляя.

      Так вот, наступило одно прекрасное утро, когда он проснулся с неотвязным желанием напиться до положения риз. Казалось, его мучает жажда, физическая потребность напиться. Это навело его на мысль о Вирджиле Парче из комиксов, печатавшихся в «Сатердэй ивнинг пост», этом старом алкаше, который круглосуточно отирается у стойки, не сводя глаз со спиртного.

      Все, что он мог сделать, когда навалилась депрессия, – постараться справиться с ней, будучи всегда на виду. Иногда действительно лучше быть в Бостоне, когда случается подобное: каждый вечер вы заняты, общаетесь с людьми, стараетесь держаться на уровне. Обычно дня через три-четыре наваждение проходит.

      Как правило.

      Гард полагал, что ему бы только переждать: сиди себе в номере и смотри мультфильмы по кабельному телевидению; не нравится – переключи программу. С тех пор как он развелся и бросил работу учителя в колледже, прошло уже восемь лет; все эти годы он полностью посвятил поэзии… Это значит, что его жизнь протекала в том загадочном измерении, где свобода общения и вдохновение, как правило, важнее денег.

      Он наладил собственную экономику, где возникал бартер: стихи – продукты. Как-то раз сонет в честь дня рождения супруги фермера был оценен тремя баулами молодой картошки. «Рифмы тоже чертовски хорошая вещь, – произнес фермер, мрачно глядя на Гарденера. – Настоящие поэтические рифмы».

      Гарденер, понимавший намеки с полуслова (особенно если они косвенно затрагивали его желудок), сочинил сонет, столь насыщенный грубыми, цветистыми рифмами, что просто покатывался со смеху, редактируя стихи вторично. Он позвонил Бобби, прочитал ей, и они оба посмеялись вволю. Оказалось, что при чтении вслух стихи звучали более смачно и смахивали на любовное письмо из книги доктора Сеусса. Впрочем, Бобби не пришлось напоминать, что это достаточно честный заработок, приемлемый, но довольно унизительный.

      В другой раз маленькое издательство в Вест-Миноте согласилось издать книгу его стихов (случай имел место где-то в начале 1983 года, и, собственно говоря, это была последняя публикация стихов Гарденера) и предложило четыре куба дров в качестве аванса. Гарденер согласился.

      – Ты мог бы выторговать еще пару кубов, – сказала ему Бобби в тот снежный зимний вечер, когда они сидели у ее камина, куря сигареты, а за окном снег засыпал поля и деревья. – Ты ведь пишешь очень хорошие стихи. Они не прогадают.

      – Знаю, –