Меж трех огней. Роман из актерской жизни. Николай Лейкин

в драповой кофточке, с головой и шеей обернутыми пуховым платком. Она читала роль вслух, бормоча ее вполголоса. Он смотрел в тетрадь и читал про себя. Вдруг она увидела, что в комнате горят три свечки, и закричала:

      – Зачем третью свечку зажег! Погаси.

      – Как же я буду, душечка, учить роль? – отвечал он. – Ведь темно.

      – Ну, зажги четвертую. Не желаю я при трех свечах сидеть в комнате.

      – Да если нет четвертого подсвечника.

      – Поставь свечку в бутылку! Феня тебе даст бутылку из-под сельтерской воды.

      Лагорский крякнул и поднялся с дивана, который скрипнул под ним.

      – Очень уж я не люблю такую цыганскую жизнь. И так уж мы живем как на бивуаках, – сказал он. – А тут еще свечка в бутылке. Ни лампы у нас нет, ни самовара…

      – Покупай на свои деньги. А я не желаю обзаводиться хозяйством на четыре месяца. Да ведь здесь на севере скоро будет так светло, что и никакого огня не потребуется, – отвечала она.

      – А осенью? А в июле и в августе? Теперь у меня денег нет, а как получу жалованье, куплю и лампу, и самовар.

      – Ты знай, что я сына возьму из училища на каникулы после экзаменов. На него деньги потребуются. Ему и блузочку сшить надо, и рубашонок, и сапоги…

      – И на сына хватит. И наконец, не забывай, что этот сын как мой, так и твой…

      – О, я не забываю! Если бы я-то его забыла, то ему пришлось бы быть уличным мальчишкой и ходить с рукой… – выговорила Копровская и спросила: – Ты сколько на него прислал мне в прошлом и в позапрошлом году? Ну-ка, посчитай. Сколько ты ему прислал за те четыре года, которые мы жили, разъехавшись?

      – Посылал столько, сколько нужно было платить за его содержание и учение в училище, – сказал Лагорский.

      – Врешь. Ты даже и на это полностью не присылал. А два года он пробыл при мне. Его и перевозить нужно было с места на место, и кормить, и одевать, и приготовить для поступления в училище.

      – Триста или двести пятьдесят рублей в год ты на него всегда от меня имела. Только раз я был не аккуратен, когда летом в Ставрополе в товариществе служил.

      – Так разве он мне триста рублей в год стоит? Наконец, ты забываешь, что у нас есть маленькая дочка.

      – Дочь у бабушки. Ей хорошо.

      – Однако бабушка-то эта с моей стороны, а не с твоей. Моя мать, а не твоя. Много ли ты на дочь посылал?

      – Посылал кое-что на лакомство и наряды, а не посылал больше, потому что Анюточке там и так хорошо. Твоя мать получает пенсию, какую ни на есть. У ней есть домишко в Калязине.

      – Бездоходная избушка на курьих ножках, а ты говоришь «дом».

      – Однако, все-таки, она в нем сама живет.

      – Ну, все равно. А я на Анютку уж каждый месяц не менее десяти рублей посылаю.

      – И я посылал ей из Нижнего, когда играл на ярмарке, шелковое одеяло и туфельки. Канаусу послал.

      – Ну да что об этом говорить! – перебила она его. – Ты отец-то знаешь какой? Тебя как отца-то черту подарить, да и то незнакомому, чтоб назад не принес. Да… Нечего