Меж трех огней. Роман из актерской жизни. Николай Лейкин

и колбасную. А Фене некогда. Она должна за бензинкой смотреть и воду кипятить. Да и наработалась уж она сегодня.

      – Да я раздевшись и в туфлях.

      – Оденешь сапоги-то, что за барство такое! И боже мой, как ты обленился! – ворчала Копровская.

      Лагорский начал надевать сапоги, надев их, напялил на себя пальто и, покрыв голову шляпой, отправился за покупками. Минут через десять он вернулся со свертками с едой и с букетом ландышей и поднес его Копровской.

      – Сейчас на улице у мальчика купил, – сказал он. Копровская улыбнулась, взявши букетик, и проговорила:

      – Как это ты надумался сделать жене приятное? На тебя не похоже. Ведь это первый подарок от тебя после того, как мы сошлись вновь.

      – А чечунчи-то я тебе пять аршин на кофточку презентовал, которая у меня от Нижнего Новгорода осталась?

      – Так ведь то Васютке на костюм пойдет, когда он приедет к нам на каникулы.

      Лагорский развертывал из бумаги колбасу, булки и кусочек сливочного масла.

      – У нас есть тарелки? Дай тарелочки, чтоб разложить все это, – говорил он.

      – Зачем? Потом мыть надо тарелки. Пускай так на бумаге лежит все, – отвечала она.

      – Ах, как не нравится мне эта бивуачная, лагерная жизнь! – вздохнул он.

      – Ну так найми себе лакея. А ножик для колбасы и для масла есть. Вот возьми…

      Она подала ему складной ножик.

      Вошла Феня, внесла два чайника с кипятком и заваренным чаем и три тарелки.

      – И тарелочки принесла, милая? Молодец, девица! Приучайся всегда к порядку, – сказал, улыбаясь ей, Лагорский и потрепал ее по плечу и по спине.

      Копровская сверкнула глазами, но ничего не сказала.

      Лагорский начал есть. Он ел с большим аппетитом. Подсела к столу и Копровская и тоже пила чай и ела колбасу на булке с маслом. Через минуту она тихо сказала:

      – Ты ужасный петушишка, Василий. Ведь вот я и за мою Феню боюсь. Ты думаешь, что я не вижу, какими плотоядными глазами ты на нее смотришь? А она девчонка молоденькая, глупая. Нельзя при тебе молодых горничных держать.

      Лагорский только покачал головой и проговорил:

      – Ах, ревнивица! Знаешь, ведь уж это ужас что такое! С тех пор как мы во второй раз сошлись, ты стала вдвое ревнивее.

      Глава VII

      Наступал май. Приближалось открытие спектаклей в обоих садовых театрах, как в театре сада «Сан-Суси», где служили в труппе Лагорский с Малковой, так и в театре сада «Карфаген», где имела ангажемент Копровская. Спектакли в «Карфагене» должны были начаться 1 мая старой трехактной легкой переводной комедией.

      В театре «Сан-Суси» открытие спектаклей было назначено днем позднее. Ставили «Каширскую старину» с Малковой в роли Марьицы и с Лагорским в роли Василья. Новинки в обоих театрах были объявлены в афишах, но их приберегали к следующим спектаклям. Репетиции шли в театрах усиленно: утром и вечером.

      На репетициях «Каширской старины» Лагорский все брюзжал и говорил всем:

      – Чувствую, что не подхожу я теперь к роли Василья. Тяжеловат я для молодого парня, и мои годы ушли,