Второй. Владислава Николаева

дышал дороговизной. Даже поза выдавала чем-то состоятельность, расслабленная небрежность, которую сотни тщательно тренируют в себе и с которой лишь единицы рождаются. Гость не мог сказать, повернулась ли девушка на звук открывшейся двери или изначально смотрела на неё. Движения тела были неуловимы, как было неуловимо изменчиво лицо. Девушка приветливо улыбнулась гостю.

      Мою улыбку не назвать искренней, в ней всегда сквозит слишком много хитрости, но когда я довольна, этому сложно противиться. Сейчас я улыбаюсь, как сытая и обласканная кошка. Мои глаза – щёлки, я готова замурлыкать, возможно, даже позволю себя погладить.

      – Здравствуйте, – улыбается в ответ Сафико. – Вы не могли бы подсказать, где я могу найти Захара?

      – Здравствуй, Сафико. Он скоро подойдёт. Это его кабинет.

      Живая. В закрытом платье и бежевом пальто, по плечам и спине рассыпаны блестящие кудри, в глазах радость и немного тревоги, брови и губы выдают удивление. Когда я видела её в прошлый раз, её лицо не выражало ничего. Я не успела заплатить ей добром за добро, и до самого момента, как перед ней открылась дверь, боялась поверить, что план удался. Что моя подруга жива.

      Жестом приглашаю садиться.

      – Извините, как вас зовут?

      – Васса.

      – Боюсь, ваше имя мне незнакомо, – продолжает сыпать этикетными любезностями Сафи, расправляя подол, прежде чем сесть на предложенный стул.

      Снова улыбаюсь.

      – Откуда вы обо мне знаете?

      – Ну, мне многое известно, – неопределённо протягиваю я, – например, я знаю, что ты впервые в городе при Храме. Серьёзно занимаешься медициной. Родилась в семье адептов Воды. Прожила всё время в одном из городов Стихий. Никогда по-настоящему не влюблялась. Всей одежде предпочитаешь платья и очень любишь лето.

      Сафико серьёзно растерялась, но решила обернуть сказанное в шутку.

      – Если вы всё знаете, может расскажете, что происходит в городе? За пределами Храма все сами не свои, а в Храме – ни души.

      – Всё просто, – подкупающе искренне вздёргиваю плечом, – в Храме сегодня день генеральной уборки.

      Захар с трудом приоткрывает дверь, затаскивая за собой на первый взгляд сопротивляющегося пациента.

      Сафи вскакивает с места. Захар мельком одаряет её взглядом. Хмурый мужчина за ним шумно дышит через нос, безжалостно стуча по полу костылями.

      – Тяжёлое утро, Остап? – мимоходом интересуюсь я, подворачивая рукава неоправданно дорогой рубашки.

      Всклокоченный Остап смотрит на меня из-под сивых бровей. Ему неинтересно, откуда я знаю его имя. Захару должно было стоить немалого труда вытащить его из унылой берлоги, в которой не менее уныло тянулись для инвалида невыносимо пустые и долгие годы.

      – Как любое последние восемь лет, – хрипло отвечает мужчина, постаревший до срока.

      Отчаяние, тщательно скрываемое, глядит на меня из серых глаз.

      Взмахиваю двумя пальцами левой руки. Захар понятливо отнимает у повисшего в воздухе калеки