Политрук. На Ржевском выступе. Валерий Большаков

наступательной операции, или как ее там назвали в Ставке Верховного главнокомандования.

      9-ю немецкую армию Моделя, что закогтилась подо Ржевом, приходилось буквально выколупывать, выдирать из нашей земли, оттесняя прочь. Все подходы к «городу-бастиону» превратились в настоящий укрепрайон с глубоко эшелонированной обороной. Линии траншей полного профиля, артиллерийские и пулеметные позиции, ДОТы и ДЗОТы, противотанковые рвы, минные поля, ряды за рядами столбов, обтянутых колючей проволокой…

      И каждый пятачок на мушке, секторы обстрела перекрываются – сплошная зона поражения!

      «Но мы же ползем!»

      Истошная трель губной гармошки напугала меня. Немецкие окопы совсем рядом – ветерок доносил могильный запах сырой земли.

      «Момент истины?..» – мелькнуло в голове.

      Легко было ненавидеть врага, а «уничтожать гадину» – каково? Вот они, фашисты, рядом совсем. Живые и здоровые гитлеровцы. Жрут бельгийский шоколад и запивают шнапсом…

      Стрелял я неплохо – на стрельбищах или в тире. Но жать на спуск, чтобы убить – это совсем другое…

      Судьба помогла мне вывернуться из этической ловушки.

      Траншеи немцы нарыли с прусской основательностью – крутости заделали досками, боеприпасы аккуратно разложили в нишах, брустверы вывели под линеечку.

      Я подполз поближе, оказываясь у стрелковой ячейки. И тут какому-то Фрицу или Гансу приспичило закурить. Щелкнула зажигалка, бросая трепещущий оранжевый отсвет на полное лицо, перетянутое ремешком каски, – и я моментом сымпровизировал.

      Винтовка «Маузер» покойно лежала в ячейке, а ствол буквально молил ухватиться за него. Я и ухватился.

      Немец довольно затянулся, пыхая цигаркой… Приклад врезался ему в переносицу, проламывая черепок. Сердце мое тарахтело на такой скорости, что уши не уловили удара, а вражья тушка беззвучно свалилась на дно траншеи. Убит.

      И тут же с меня будто спало заклятие. Некогда тут психологические травмы получать! Воевать надо!

      Оттолкнувшись, я мягко спрыгнул в окоп. Следом зашуршал Ходанович. Так соскакивать – с балетной грацией бегемота – мог только старшина.

      – Лёва, проверь ход сообщения слева. Если кто сюда намылится – кончай. Понял?

      – Понял, товарищ командир. Кончим.

      – Якуш, мертвяка – в тупик, и за мной. Там должен быть блиндаж…

      Ход прокладывался по всем правилам воинской науки – с изломом. Слева потянуло вонью – отхожее место, а справа открылось уширение, где стояли пустые носилки. Я не нащупал их, а увидел – над лесом всходила луна, накладывая резкие тени.

      В ночной тишине смутно доносились грубый смех и гортанный говор. Попахивало печным дымком. Блиндаж срубили на совесть – надежное убежище, перекрытое бревнами в шесть накатов. Прямое попадание 76-миллиметрового снаряда выдержит, как нечего делать.

      Неожиданно скрипнула дверь, отворяя вход, и на пороге зачернела коренастая фигура унтер-офицера со «шмайссером». Блеснули погончики обер-фельдфебеля.

      Он продолжал рассказывать «камарадам» что-то веселое – я улавливал