Четыре месяца темноты. Павел Владимирович Волчик

на всякий случай убрала голову обратно в коридор и посмотрела по сторонам. «Значит, они уже знают, как девочки вчера устроили потоп».

      Землеройка снова просунула в дверную щель любопытный нос.

      – Да нет, ты смотришь другой день. Это было двадцать пятое! – Заведующая хозяйственной частью, перетаптываясь с ноги на ногу, нехорошо выругалась.

      – Во-от, ставим время. Это около двенадцати сорока случилось.

      Кто-то из учителей – девочка не видела, кто именно, – нажимал кнопки, меняя настройки камеры наблюдения.

      – И что там? Вот идут барышни.

      – Это не они. Да это еще перемена, перемотай вперед. Теперь назад. Что ж это такое!

      – Ваш класс, Кирилл Петрович?

      – Наверное, мой. Я же их в лицо еще ни разу не видел.

      «А вот и видел, – обиделась Люба. – Я тоже твой класс».

      – Двенадцать сорок. Ага! Вот, глядите! Заходят в туалет. Вон и тряпка у них. Долго, перемотай! Стоп. Так. Выбежали. Все точно так!

      – Подождите, смотрим дальше.

      Люба с интересом пыталась разглядеть, что там, на экране, но спины взрослых мешали ей. Вчера девочки на уроке ИЗО устроили потоп в туалете. Для чего? Этого Люба не знала.

      – Ты что здесь торчишь? Фью-ить! Знаешь, что сделали любопытной Варваре на базаре?..

      Девочка обернулась и увидела над собой суровое лицо физкультурника: на висках уже проглядывают седые волосы, появившиеся раньше времени. Она нисколько не испугалась – откуда-то знала, что он добрый, просто грустный. Его выдают глаза. Люба понимает, что он должен так вести себя со всеми – иначе не будет порядка. Она слышала, что он был на войне, – а там без порядка никак. Она подыграла ему, хихикнула, обнажив зубы со скобками, и, подняв руки, сказала:

      – Хорошо-хорошо! Сдаюсь! Но нос мне, пожалуй, еще понадобится.

      – Смотри. А то я сейчас схожу за отверткой, откручу его и положу в карман.

      – Нет уж! – Люба взвизгнула и поспешно спряталась в толпе.

      Роман Штыгин вошел в учительскую. У него в руках даже не было портфеля. Он был здесь единственным, кто носил джинсы и свитер. Физрук лениво посмотрел на доску с расписанием и услышал позади себя голоса:

      – Вот, бежит остальной класс. Бьют тревогу!

      – Значит, раковина уже переполнилась и вода льется на пол.

      – Пишите! Все это случилось во вторник… Кулакова и…

      Прозвенел звонок, но по ступеням школы продолжали подниматься люди. Кто-то бежал, волнуясь, что опаздывает, другие даже не пытались ускорить шаг.

      Люба смотрела в окно на детей и взрослых, взбирающихся на крыльцо.

      «Интересно, есть ли хоть один человек, который входил бы сюда по собственному желанию?» – подумала вдруг она.

      Нужно было идти в класс.

      Лучше сейчас тихонько сесть, чем опоздать и зайти в кабинет под всеобщее улюлюканье.

      Толик-Йорик

      Гришаня долгие годы жил в шкафу. Иногда его звали Толик или Йорик. Судьба его чем-то напоминала судьбу старого