Книги нашего детства. Самуил Лурье

детям»…

      Детей всегда любили и ласкали, заботились о них, как могли, иногда баловали, слегка или изрядно бранили за шалости, учили, воспитывали и так далее, но разве их когда-нибудь уважали? Кажется, даже вопроса об уважении не возникало – ведь они дети! Как писал польский педагог Януш Корчак, человечество в своем развитии открывало одно несправедливое неравенство за другим – и стремилось их преодолеть: социальное неравенство классов, неравенство господствующих и угнетенных наций, неравенство мужчины и женщины в обществе и семье. Пришла пора, полагал Корчак, осознать и преодолеть неравенство взрослых и детей, научиться чтить в ребенке – человека.

      Посвятительная надпись Чуковского на «Крокодиле» – неопознанный первый манифест новой литературы для детей, декларация права ребенка на уважение.

VIII

      Тут, казалось бы, можно остановить рассказ о «Крокодиле»: состоялась издательская судьба сказки, да и читателями он не был обижен, чего же еще? Но шло первое десятилетие советской власти, двадцатые годы, будто бы замечательно либеральные – по бытовавшей долгое время советской же легенде, и коммунистическая полицейщина, одну за другой захватывая все сферы и все этажи общественной жизни, добралась довольно скоро и до детской литературы, такой, казалось бы, невинно-периферийной. Зарубежная исследовательница советской детской литературы 1920-х-1930-х годов назвала свою книгу «Крокодилы и комиссары» – это название как нельзя лучше подошло бы для следующего раздела повествования о первой сказке Чуковского.

      Тяготы гражданской войны, ужасающее положение петроградской интеллигенции, задавленной голодом и арестами, нарастающий идеологический и физический террор, по-видимому, отразились в новом замысле сказочника. Летом 1920 года Чуковский «придумал сюжет продолжения своего „Крокодила“. Такой: звери захватили город и зажили в нем на одних правах с людьми. Но люди затеяли свергнуть звериное иго. И кончилось тем, что звери посадили всех людей в клетку, и теперь люди – в Зоологическом саду – а звери ходят и щекочут их тросточками. Ваня Васильчиков спасает их»[86]. Этот замысел не был осуществлен, спасение на этот раз не состоялось.

      Не случайно в первоначальных набросках к тираноборческому «Тараканищу» («Красному Таракану» – согласно одному из ранних названий сказки[87]), то есть почти сразу вслед за «Крокодилом», появились такие строчки:

      И сказал ягуар:

      Я теперь комиссар

      Комиссар, комиссар, комиссарище

      И прошу подчиняться, товарищи,

      Становитесь, товарищи, в очередь![88]

      Разумеется, не могло быть и речи о включении этих строк в опубликованный текст сказки, они так и остались в рабочей тетради Чуковского. С середины 1920-х годов нападки на «крокодилиады» – и прежде всего на «Крокодила», их родоначальника, – вместе с громогласными требованиями запретить все сказки Чуковского приобрели шквальный характер. Никто

86

Чуковский К. Дневник: 1901–1929. М., 1991. С. 146–147.

87

Цокотуха М. Еще раз о «Тараканище» // Ex-Libris – НГ. 2000, 23 нояб. № 44 (167). С. 8.

88

Чуковский К. Стихотворения. СПб., 2002. С 391.