Обнажённая натура продаст художников. Сергей Е. Динов

обратно, через старые и новые Мытищи. Довёз до дома, а потом до кладбища, что за Северной ТЭЦ. Тоже на тележке. Километров пятнадцать прошёл с гробом и тележкой. Понял?! Вот эт-то был сюжет! Апокалипсис нау местного масштаба! Куда там тебе – Тарковский! Люди шарахались от похоронщика! Как от чумного. Менты останавливали. Гроб открывали, проверяли, не везу ли чего недозволенного. Бандиты на чёрном джипе подкатили, пожалели, три сотни долларов в гроб бросили. Бандиты!… людьми оказались! Брейгель, блин. Старший. Фантасмагория. О, сюжет! Вот это, я понимаю, чёрная трагикомедия.

      Артур оглянулся в сторону трепетного огонька церковной свечки, шумно втянул носом воздух и возмутился:

      – Что-то не пойму, Точил! Почему ничем не пахнет?!

      – Чем должно пахнуть? – спросил Точилин, с трудом отвлекаясь от собственных тяжких дум, про никчёмную жизнь, про чёрный тлен. – Как же не пахнет? Пахнет. Гнилью. Сыростью. Старыми затхлыми тряпками пахнет. А вот красками… красками – да-а, давно, похоже, тут не пахнет. Растворителями опять же у него остро всегда пахло. Не работал, видать, Тимоша давненько. Муза отлетела и продалась другому.

      – Нет, не пахнет! – упирался Артур. – Вот я сижу-сижу тут. Пью водку. Один. Как чудак. Молча. Три дня уже, оказывается. Три сутки. Сплю тут. Никто не приходит. Я опять пью. А где запах, спрашиваю? Тр-р-рупный запах? Он что, святой, что ли? Тимофей, ты что, святой, что ли, был… стал? А? – спросил Артур, обращаясь к телу Тимофея не оборачиваясь, небрежно, через плечо.

      Что-то громко фыркнуло в подвале, будто в темноте встряхнула крыльями огромная ворона, но вместо карканья тяжело так, нутряно всхрипнула. Огонёк описал на чёрной стене дугу. Церковная свечка быстро-быстро закапала прозрачными огненными слезами на колени покойника.

      Артур сидел лицом к обомлевшему Точилину и беспечно покачивался на табуретке. Он не видел, как поднялся… покойник. Бальзакера напугал исказившийся гримасой ужаса лик Точилина.

      Впечатлительный художник, расстроенный смертью друга и наставника, в двух метрах от себя, как в фильмах ужасов, на желтоватом экране плохо оштукатуренной кирпичной стены, освещённой дрожащими огоньками свеч, вдруг увидел, как поднялся чёрный скрюченный силуэт покойника. Напуганный Артур судорожно сглотнул слюну, догадался по лицу Точилина, что произошло нечто жуткое и неординарное, повернулся к продавленному дивану. И дико заорал.

      Спокойник

      – Сидите, суки?! Водку жрёте?! – в ответ безумному крику Ягодкина дико и хрипло заорал Тимофей Лемков. Собственной живой персоной. Всклоченный, будто волосатая шаровая молния в момент взрыва, он с бешенством поводил по сторонам желтками безумных глаз.

      – И не поминаете, уроды? На моих поминках пьёте и не вспоминаете обо мне?! Мою жизнь?! Не вспоминаете, суки, а только жрёте водку?! Один раз соберёшься послушать об себе хорошего! И – ни хрена! – с горечью и дрожью в голосе орал бывший покойник Лемков. – Я тут поминки организовал! Стол накрыл – на последние! Водки накупил – ящик! И ни-кто, суки, не пришёл!