Добудь Победу, солдат!. Сергей Абенов

полк тает, как кусок сахара в кипятке. Большие потери офицерского состава, нет уже ни Отто, ни Курта, ни Эрнста, – никого из "стаи неистовых", их зарыли где-то здесь, в этой каменной земле. До сих пор нам не удалось поднять бокал за Волгу, который Отто хотел выпить еще в августе. Рядовой состав также сменился почти полностью. Тех солдат, с кем я вступил в этот проклятый город, осталось четырнадцать человек.

      Мы закрепились в русских траншеях, но солдаты боятся спать. Эти собаки могут напасть в любое время.

      Сталинград – это ад на земле. Русский здесь, на северной окраине города, очень крепко держится и защищается упорно и ожесточенно. Если нам удается днем продвинуться вперед на десять метров, ночью они отбивают их обратно. Впрочем, скоро и этот последний кусочек земли будет взят, хотя русский солдат очень упорен и вынослив.

      Сегодня утром опять обнаружили двоих солдат с перерезанным горлом. Дело рук русских диверсантов, конечно. Но это не повод для паники, просто плохо поставлена служба – солдаты спят на посту. Кто-то распространяет слухи о появлении какого-то черного призрака. Чушь!

      Опять приходил Хохенштауф и с ним этот неприятный тип – Раупах. У него шрам на щеке и я все время смотрел на этот шрам, чтобы не видеть его глаз. Бесцветные и как будто стеклянные. По-моему, ему убить человека проще, чем таракана раздавить.

      Мы выпили коньяку, и когда Хохенштауф доставал бутылку из чемодана, я видел там русскую форму. Конечно, у них своя работа. Он обмолвился, что скоро они пойдут к русским с диверсионным заданием, и что если обезглавить командование «егерской группы Горохова», то русские долго не продержатся. Что-то слишком он откровенен со мной. Хотя, не думаю, что он может замышлять против меня какую-то подлость, ведь он аристократ. У него какое-то птичье лицо, вернее, глаза. Да и имя у него птичье – Гейер! ( по-немецки – коршун, стервятник). Ему здесь не с кем общаться, мало образованных людей. Думаю, мы с ним подружимся”.

      Лейтенант Краус убрал тетрадь в ранец, потому что в дверь постучали, и кто-то вошел в тамбур, отделенный дощатой перегородкой. Гюнтер возражал кому-то, и Краус крикнул денщику, чтобы тот пропустил гостя. Вошел Хохенштауф и Краус поднялся с кровати.

      Гюнтер подал им ужин и лейтенант отпустил его проведать земляков в саперном батальоне, сказав, что тот может не спешить с возвращением. Хохенштауф достал из оставленного накануне чемодана початую бутылку коньяка, вытащил пробку и налил в стаканы. Они выпили без тоста, и граф сказал:

      – Слушай, Герберт, давай перейдем на ты, мы ведь почти ровесники, и забудь, что я старше тебя по званию. Договорились?

      – Хорошо! – согласился Герберт. – Тебя что-то тревожит? У тебя вид очень озабоченный.

      – К черту все заботы! Давай еще выпьем! За победу! Ты веришь в победу?

      – Конечно, верю! Да, есть трудности, но мы преодолеем их. Ничто не устоит перед силой немецкого оружия!

      – А я не верю! – заявил вдруг Хохенштауф, когда они выпили, чем поверг Крауса в замешательство. – Да, Герберт, не верю.

      – Почему же ты воюешь? Почему