Добудь Победу, солдат!. Сергей Абенов

назад! – не унимался раненый. – Не имеешь права!

      – И как ты умудрился отъесться на сухарях, да на пшенке!

      – Неси меня назад, или брось тут, я сам доползу!

      – Отползался уже! Сволочь, кабан колхозный! Будешь цепляться еще – я врежу тебе! – она замахнулась кулаком. – Я так врежу тебе, что забудешь свой блиндаж! И Васю своего забудешь!

      Ольга откинулась назад, спиной к стенке траншеи и заплакала без звука, а солдат смотрел на нее испуганно, но не кулака ее девичьего он испугался, а этих слез, беззвучного плача, хотя не понимал своей вины в этом. Она потащила его дальше, и боец больше не упирался, наоборот, помогал ей, отталкиваясь руками, только, когда она останавливалась для передышки, тихо бормотал: – Ну, девка, ну что ж ты наделала!

      Траншея вывела их в глубокий овраг, где уже лежали раненые, и тут только Ольга вспомнила, что не наложила жгут, и, когда она делала это, к ним подошла девочка лет девяти и подала воды в солдатском котелке.

      – Откуда здесь гражданские? – удивился солдат. Ольга не знала, она сама наткнулась на них сегодня случайно, когда выносила первого раненого. У него был разворочен живот и сейчас он кричал беспрестанно в землянке, где Пелагея, мать девочки, пыталась ему помочь.

      – Что ж ты заладил-то! Блиндаж, блиндаж! Дался тебе этот блиндаж!

      Ольга сидела возле раненого, сил совсем не осталось, а надо было возвращаться. Сейчас, полминутки посижу или минутку и пойду. Солдат приподнялся на локте.

      – Понимаешь! – заговорил он с жаром. – Я два дня держал наш блиндаж! А ты меня… и теперь немец войдет туда просто так, без выстрела! Понимаешь?! Без выстрела!

      – Да отобьем мы твой блиндаж! – попыталась успокоить его девушка.

      – Да дело ж не в этом! – раненый опять приподнялся. – Без выстрела войдет! Понимаешь? Просто так!

      – Понимаю, еще как понимаю! Ладно, мне пора, а блиндаж твой отобьем!

      – Кто отобьет-то! Отбивать уже некому! – засомневался солдат.

      – Я скажу нашим – разведчикам, Феликсу скажу Чердынскому!

      – А, этот-то да! – сказал солдат с надеждой. – Этот отобьет! Смотри, девка, не забудь, пусть отобьет…

      Он уже привык к боли, только почему-то боялся потерять сознание, и обрадовался, когда к нему опять подошла девочка. С ней была женщина, ее мама, но в сумерках лица было не разглядеть. Она подложила под его голову что-то мягкое, а он спросил:

      – Что ж вы тут делаете? Что ж не эвакуировались? С ребенком-то!

      Женщина ничего не ответила, спросила девочку, напоила ли раненого и повернулась, чтобы уйти, а солдат сказал зло:

      – Скажи, этому… пусть не орет, и так тошно!

      – Орет, не орет! Тяжелый он, не жилец! А ты… Сердца в тебе нет!

      – Какое сердце? – отвечал солдат. – Какое тут сердце, мать? По мясу ходим!

      – Какая я тебе мать! – разъярилась вдруг женщина. – Мать! Мне и тридцати еще нет! А скажи ка мне ты, русский солдат, как ты немца до Волги допустил? До самой Волги! Мать я ему! По мясу он ходит, герой! А мы тут по коврам персидским ступаем…

      Зря