Судьбы суровый матерьял…. Виктор Брюховецкий

весна. Слякоть била под ноги.

      Пахло прелой листвою в кустах и логах.

      Рвался лед на реке, размесило дороги,

      И угрюмо торчали грачи на стогах.

      Голубая страна! Ни конца и ни края!

      Даль подернута дымкою, утром – туман,

      И тоскует земля о тепле каравая,

      Свищет ветер над полем, ломая бурьян.

      Я проверю гужи, я поправлю постромки,

      Среди всей чехарды я увижу свое…

      Пусть кромсает река голубые обломки,

      Пусть грачи продолжают свое бытие.

      И река, и стога, и грачи – это нужно!

      И под клекот весны, ничего не тая,

      Оживает во мне боевое оружье —

      Это память моя, это память моя…

2.

      Засунутый в яловые сапоги,

      Дед Лытнев с накидкой[2] стоит у реки.

      Цыганская трубка…

      Дед шамкает ртом:

      – А, ну-ка, здесь язь… – И с обрыва навскидку

      В клубящийся омут бросает накидку

      И топит ее, прижимая шестом…

      Дед – память моя!

      Я хожу рядом с ним.

      Весна! Половодье – сестрица разрухи.

      Я сумку ношу, в ней пузатый налим,

      Сорога, подъязок, четок медовухи…

      Оставлены улица, школа, друзья.

      Язя бы поймать.

      Жалко, нету язя.

3.

      Стремниной проходит и кружится лед —

      То чистый и белый, то с сенной трухою…

      Чирки налетели, дед выстрелил влет —

      Застыл свистунок и упал на сухое.

      Я трогаю птицу, я вижу впервые

      Прекрасные перья ее маховые.

      Дед трубкою молча дымит в стороне…

      И больно, и горько, и радостно мне:

      Я чувствую жизнь, я ее принимаю,

      Хотя и не всё до конца понимаю.

      А кровь, что сквозь перья сочится, сверкая,

      Наверно, соленая, как и людская.

4.

      Под гомон гусей, что летели стадами,

      Шуршала река ноздреватыми льдами…

      Плывем в челноке. Душегубка-челнок!

      Я верую в деда, как в господа Бога.

      На дне челнока шевелится сорога,

      В руках у меня еще теплый чирок.

      Дорога неблизкая. Через стремнину

      Дед правит на мыс, на сухую осину,

      И ловко, по самому краю беды,

      Проводит челнок сквозь шуршащие льды…

      Обветрены губы, обветрены лица…

      Обидно за деда, обидно за птицу —

      За то, что убили, за то, что – весною…

      Зачем не пришлось ей лететь стороною,

      За поймой, за лесом, за дальнею далью.

      И первая радость покрыта печалью.

      Ну, кто мне на это расскажет-ответит?

      А солнце скаженное светит и светит.

5.

      Мы на костре уху варили

      И молча слушали вдвоем,

      Как в небе гуси говорили

      На диком языке своем.

      То очень громко, то невнятно,

      То так тревожно, хоть кричи.

      И нам была она понятна,

      Их речь гортанная в ночи.

      Что Север!

      Голоден, простужен,

      Ветрами низкими продут.

      Зачем им этот Север нужен

      И

2

накидка – рыболовная снасть в форме большого сачка (авт.)