Частица твоего сердца. Эмма Скотт

для розжига и пиво. Стоявший за прилавком молодой парень даже не спросил у меня документы. Вероятно, помогли татуировки, хотя я и так не выглядел на восемнадцать. Я даже не ощущал себя на свой возраст. Когда отец взял ту бейсбольную биту, он начисто выбил из меня детство.

      Миллер появился в Хижине через час после меня. В руках у него был потрепанный футляр для гитары. Он сел на небольшой валун перед костром и положил футляр на колени.

      – Я обнаружил ее в руках у Чета, – пояснил он в ответ на мой взгляд. – Теперь придется всюду носить с собой. Сюда. В школу. Чертов засранец.

      Я вспыхнул при мысли о том, что отморозок – хахаль его мамы возился с этой гитарой. Я вспомнил слова Шайло: Миллеру нужны руки, чтобы играть. И суметь чего-то добиться. Сам-то я мало на что годился. Никаких талантов или особых навыков. Но Миллер был чертовски умен и тщательно раздумывал, прежде чем что-то сказать. Я чуть не попросил его сыграть, но вместо этого протянул пиво.

      Несколько минут мы пили молча, а потом я заметил, что он, как и Шайло, разглядывал мои татуировки. Вот только с ее стороны было нечто большее, чем просто любопытство. Я ощущал это кожей, на которую устремлялся взгляд ее карих глаз, замечал в чуть приоткрытых губах…

      «Прекрати».

      Я отбросил мысли о Шайло и рассказал Миллеру свою историю. В произносимых мной словах ощущался вкус крови. Но Хижина была тем местом, где можно оставаться собой, пусть даже совсем ненормальным.

      И все же я ожидал, что Миллер посчитает меня психом и больше не захочет общаться. Но он лишь молча принял мои слова. Да и что он мог сказать? Он не сумел бы изменить произошедшего. И сам я был не в силах ничего поделать. Шанс остановить отца упущен, и возвратить его уже нельзя.

      Когда я, собрав побольше дров, вернулся обратно к костру, Миллер возился с гитарой.

      – Давно пора, – проговорил я.

      – Я не часто играю для других.

      – Почему нет?

      – Не знаю. Да ты и не захочешь слушать то дерьмо, что я написал.

      Я бросил свежие дрова на тлеющие остатки зажженного ранее костра.

      – Откуда ты, черт возьми, знаешь?

      – Какую музыку ты слушаешь?

      – Тяжелую. «Melvins». «Tool».

      – Да, а играю я вовсе не это. По большей части я писал песни для девушки.

      – Девушка. – Я открыл очередную бутылку пива и протянул ему. – Сейчас мне по-настоящему жаль, что ты не можешь напиться.

      – Аминь, – проговорил он, и мы чокнулись бутылками с пивом. Из-за диабета Миллер мог выпить максимум две.

      – Что за история? – спросил я.

      – Ты просто назовешь меня слюнтяем, посоветуешь трахнуть другую девчонку и смириться с этим.

      – Ага, все может быть.

      Он рассмеялся, но потом тяжело вздохнул.

      – Это попросту безнадежно. Она богатая и совершенная, а я бедный ублюдок, у которого не работает поджелудочная железа.

      Я фыркнул от смеха.

      – Ее зовут Вайолет, – продолжил Миллер, не отрывая взгляда от огня. – Когда мне было тринадцать, я обмочился и потерял сознание на ее заднем дворе. А когда очнулся