Когда вернусь в казанские снега…. Антология

приятно шерстила ткань иорданских брюк.

      Вчера в комиссионном магазине закупили мы с Яцеком для меня уникальную вещь – иорданские брюки. У кого ещё есть такие брюки, хотел бы я знать. Один только Миша Корзинкин ходит в иорданских брюках. Швы, правда, слабоватые у этих брюк, но зато впереди у них, извините, молния, а не какие-нибудь вульгарные пуговицы.

      Навстречу мне шла высокая толстая старуха на тонких каблуках.

      – Простите, – обратился я к ней, – не знаете ли вы случайно, где здесь размещается киногруппа «Большие качели»?

      – У-тю-тю-тю, – сказала она, вытянув ко мне свои губы, – сделай, маленький, два-три шага ножками топ-топ и прямо упрёшься.

      Я ускорил шаги и оглянулся. Старуха, смеясь, смотрела мне вслед и качала головой с ласковой укоризной, как будто застала на фривольных шалостях.

      Теперь навстречу мне бежала собака, худая, чёрная, как ночь, перебирая длинными заплетающимися лапами, с глазами вроде бы покорными, а на самом деле лживыми и коварными.

      – Не бойся, пёсик, – сказал я, – не обижу.

      – Ррры, – мимоходом сказала мне собака.

      – Рекс, летс гоу! – послышался голос старухи.

      Собака, как обезьяна, пошла за ней на задних лапах.

      – Кто сказал «ры»? – спросил, высовываясь из палатки, толстый ювелир. – Вы, молодой человек? А? Часы починим? Комната нужна? Почём иорданские брючки? Продашь?

      Всё в этом городе было романтично и загадочно, как в сказках датского писателя Андерсена.

      Вскоре я вышел на набережную, где море бухало и взлетало над парапетом метров на пять. На набережной тоже было малолюдно, бродило несколько синих пиджаков и зелёных кофт, но ожидалось пополнение – к порту в это время подходил греческий лайнер «Герострат» с турецкими туристами на борту.

      На скамеечке сидел одинокий молодой человек с книгой, по виду студент-заочник.

      – Простите, – обратился я к нему, – вы случайно не знаете, где размещается киногруппа «Большие качели»?

      – Садитесь, – сказал он, быстро взглянув на меня.

      Я сел рядом с ним.

      Студент открыл книгу и углубился в неё, странно шевеля при этом локтем. Иногда он бросал на меня быстрые, как молния, взгляды и снова углублялся.

      – Качели? – спросил он. – Большие? – повторил он вопрос через минуту. – Киногруппа «Большие качели», так вы говорили? – любезно осведомился он ещё через минуту и протянул мне сложенный вдвое листочек белой бумаги, на который был наклеен мой характерный профиль. – С вас пятьдесят копеек, – улыбнулся он.

      – Вы очник или заочник? – спросил я, отдавая ему свою тяжёлую полтину.

      – Конечно, заочник, – сказал он. – Готовлюсь к сессии. А «Большие качели» – вон они толпятся.

      – Я артист, приехал сниматься, – сказал я.

      – А-а, ну-ну, – сказал он, потеряв уже ко мне интерес.

      У входа в гостиницу толпились «Большие качели». Ничего они в этот момент не снимали, а лишь о чём-то яростно спорили, размахивали руками, показывая на